Юрий Кузнецов - Тропы вечных тем: проза поэта

А мятежный парус всё-таки накликал бурю. Даже две бури. Первая — это революция 1905 года, броненосец «Потёмкин». Обратите внимание на этимон слова Потёмкин — тьма. Серый броненосец явился, как призрак коммунизма во плоти, точнее, в броне. Вспомните начало «Манифеста коммунистической партии»: «Призрак бродит по Европе. Призрак коммунизма…». Сей призрак вызвал в мире живых социальные бури. Байронически настроенный Лермонтов направил свой «Парус» в открытое море. Теперь чужая идея-призрак развернула этот парус к родным берегам. Но это уже был мятежный военный корабль с перепившейся командой на борту. Для устрашения он даже выпустил по городу Одессе наобум несколько тяжёлых снарядов.

Потом одессит В. Катаев напишет об этом времени легковесную повесть «Белеет парус одинокий», которая станет надолго настольной книгой для незрелого юношества.

Разразилась вторая буря — революция 1917 года, крейсер «Аврора». Тоже знаменательное, мистическое название. Тоже серый бронированный призрак коммунизма. Правда, на этот раз его команда была потрезвей и по Зимнему дворцу стреляла холостыми.

Но Лермонтов искал свободы и покоя и нашёл их. А что же обнаружили другие?

Это Блок, 1914 год.

Это Есенин, 1924 год.

Можно упомянуть, как курьёз, коммунистическую галлюцинацию Хлебникова:

Явно идёт от великой французской провокации: Свобода, Равенство, Братство.

А покой деградировал до уюта, но и того не оказалось. Блок чётко определил:

Мятежная братва, герои и романтики революции, пели переводной «Интернационал» (у русской революции не было русской музыки!) и во всё горло кричали: «Грабь награбленное!»

У мятежного и бездетного лейтенанта Шмидта объявились десятки фиктивных сыновей, мошенников и пройдох, малых и великих комбинаторов. Белый парус менял цвета, как хамелеон: то серел, то краснел. На горизонте уже показались «Алые паруса» инфантилизма. Романтика вырождалась и окончательно денационализировалась, когда над ней взвился чёрный пиратский флаг, на котором изображён символ смерти: череп со скрещёнными костями:

Всё это произошло в шестидесятые годы, как бы внезапно, и бесчисленные молодёжные клубы, кафе, столовые и прочие заведения стали называться непременно «Алыми парусами» или «Бригантинами». Люди Флинта воспевали стройки коммунизма. Что они поют сейчас, под рёв и грохот рок-музыки, разобрать невозможно, но только не «Интернационал». Зато кричат, как и встарь, по-революционному: «Грабь награбленное!»

С лермонтовским парусом, казалось, было покончено, пошлость взяла верх над гением.

Призрак коммунизма обещал рай на земле, и поначалу люди ждали от жизни многого. Но прошлого не жалели. «Не жалею, не зову, не плачу…» — Есенин. К прошлому люди были беспощадны. Переименовывали города и улицы, взрывали храмы и памятники искусства.

Наконец опомнились. В 1963 году опомнившийся народ воскликнул стихом Рубцова:

А ныне стали возвращать городам и улицам прежние названия. Так лермонтовское, печально-русское «И не жаль мне прошлого ничуть» стало на наших глазах медленно уходить в историю. Но надолго ли?

И что же осталось в жизни? Осталась сияющая красота гениальных лермонтовских стихотворений, та красота, которая, быть может, спасет мир. Будем надеяться и верить.

Начну с того, что никакой музыки революции никогда не существовало. Была слуховая галлюцинация Блока, и не только слуховая, но и зрительная:

Но революция — это всегда разрушение, а поэт не может петь разрушение. Ещё в 1988 году я написал стихотворение «Откровение обывателя» — о том, что перестройка есть чудовищный обман народа. Моему характеру и образу жизни претят любые митинги и демонстрации. Меня заряжает одиночество за письменным столом, а не толпа. Но на митинге у Рижского вокзала 22 июня сего года я был. Слишком мне обрыдла ложь тележурналистов об «осаде» Останкина. Наш голубой экран — даже не муть голубая, а тёмный поток лжи, со сплошными фигурами умолчания, что тоже изощрённая ложь.

Как известно из Евангелия, отец лжи — дьявол. Это искусный отец. Преодолеть его искус порой бывает невозможно. И что скрывать, поэты тоже лгут, и иногда лгут самозабвенно. Даже Тютчев:

Общественные катаклизмы XX века опровергли сей красивый обман. Кто нынче из нас счастлив, кому на Руси жить хорошо? Разве теневикам, спекулянтам и проходимцам всех мастей — больше никому. И о каком пире может идти речь, когда людям нечего есть и даже негде преклонить голову. Но возьму пример помельче. Люмпен-поэт Маяковский:

Я видел милицию. Облачённая в шлемы и бронежилеты, ограждённая щитами, с дубинками в руках, она оцепила площадь у Рижского вокзала. Говорят, она выполняла приказ, но надо же принять в соображение, что ей за избиение безоружных людей платят деньги, и немалые. Я видел забитого человека с перебинтованной головой и в окровавленной рубашке. Он взобрался на троллейбус, превращённый в трибуну, и выражал своё негодование в микрофон. Вот и говорите теперь, что унтер-офицерская вдова сама себя высекла. А некоторые народные депутаты признавали, что им тоже досталось дубинками по головам. Не обошли там, впрочем, и писателей.

На митинг меня привела почти физическая боль за разорённую страну, за обманутый и ограбленный народ, которому семь лет назад подбросили сатанинское словечко «выживание» (читай: вымирание!). Народ должен жить, а не выживать. При выживании даже великий народ вырождается морально, нравственно и духовно. При выживании отдельный голодный человек, обезумев, способен на людоедство. И уже никакая красота не спасёт ни его, ни мир. Русские на Украине уже отказались от своих сородичей в России. Вот что такое выживание.

И вот такие мысли у меня возникли на митинге. Я не пожалел, что пришёл на него. Я уловил пробуждение народного сознания. Среди разных знамён я видел стяг с ликом Спаса. И это не было зрительной галлюцинацией. Сие — действительность.