Юрий Кузнецов - Тропы вечных тем: проза поэта

А когда вернулся домой и включил телевизор, сразу услышал ложь: диктор заявил, что на митинге было 2 тысячи человек. Вот чёрт! По меньшей мере он солгал десятикратно.

Так и хотелось сказать: сгинь, нечистый дух!

Но я его просто выключил.

Недавно в издательстве «Современный писатель» вышел в свет трёхтомный фундаментальный труд А. Н. Афанасьева «Поэтические воззрения славян на природу». Этот великий памятник русской культуры впервые переведён на современную орфографию и рассчитан на широкого читателя.

Неоценимая заслуга книги Афанасьева в том, что она выявляет живые связи языка и преданий, воскрешает основы русского народного мышления, что особенно важно в пору забвения коренного значения слов, когда язык и мышление русского человека изуродованы газетными штампами, блатным жаргоном и сленгом всякого рода, замусорены иностранными словами.

Мышление современного человека, особенно интеллигента, концептуально, то есть построено на понятиях. Интеллигент пользуется абстракциями, почти не задумываясь, поскольку простые логические операции не требуют от него какого-нибудь заметного усилия. Его голова забита отвлечёнными понятиями, которые по своей бестелесности отрешены от тех самых предметов, чьими свойствами и признаками определилось их значение. Именно поэтому язык интеллигента сер и бесцветен, не идёт ни в какое сравнение с ярким и сочным народным языком. У народа мысль и язык имеют почти исключительно предметный характер. Народ мало обращает внимания на логические противоречия, он связан с миром стихийно.

Между тем его умственная деятельность одновременно рациональна и иррациональна. Это хорошо видно на примере разного представления людей о Боге. В народном (читай: религиозном) мышлении человек соединён с Богом напрямую — иррационально. Рациональное познание Бога, оперируя причинно-следственными связями, всегда приводит к нулю. Увы, тут человеческий разум оказывается в логическом тупике.

Для рационалиста природа мертва, а человек — машина (как для предтечи кибернетики французского философа Ламетри) и животное — автомат (как для нашего отечественного физиолога Павлова). Художественная литература обозначила подобный тип — это Базаров, для которого «природа не храм, а мастерская, и человек в ней работник». От мастерской недалеко до лаборатории, что обозначено рассудочным поэтом Заболоцким:

С людьми такого умственного склада раньше спорил Тютчев:

Ещё раньше о человеке-рационалисте, а может, о самом себе, говорил Боратынский, поэт наиболее понятийный:

Однако прорицаний больше чем достаточно. И все они трагические. Интуитивный человек давно почуял впереди экологическую катастрофу, тот самый «последний час природы».

Рациональное мышление привело человечество в тупик технической цивилизации, враждебной природе.

Тем и дорога книга Афанасьева, что на богатом, конкретном материале раскрывает поэтическое состояние мира. Первозданной свежестью веет от народных воззрений на свет и тьму, огонь и воду, небо и землю, Бога и человека, мир и душу, судьбу и счастье, а также на всё животное и растительное царство.

Более того. Образную систему русской литературы можно проверять по «Поэтическим воззрениям». Тут система художественных координат почти полностью совпадает. У Афанасьева битва и молотьба — метафора грозы. В «Слове о полку Игореве»: «…души веют от тела». У Афанасьева красный конь — метафора Зори. У Есенина то же самое: «Словно я весенней гулкой ранью Проскакал на розовом коне». Ходячее облако эпических песен совпадает с летающим гробом гоголевского «Вия». В народных воззрениях «тело — одежда души». У Тютчева по сути то же самое:

В лирической дерзости Фета:

«тревога и любовь» сквозят как невидимые сущности.

У Афанасьева: «Душа представлялась звездою. Римляне, по свидетельству Плиния, думали, что каждый человек имеет свою звезду, которая вместе с ним рождается, а по смерти его упадает с небесного свода. Падающая звезда почитается в русском народе знаком чьей-либо смерти: потому, увидя падение звезды, обыкновенно говорят: „кто-то умер!“, „чья-то душа покатилась!“ …» Выражение: «прости, моя звезда!..», «закатилась моя звезда!» употребляется в том же смысле, как и выражение: «закатилось моё счастье».

Это совпадает с Фетом:

Что касается счастья, то «Поэтические воззрения» не совсем совпадают с Пушкиным. Народ представляет счастье, как часть, долю, раздаваемую человеку высшей силой. У Пушкина же риторическая абстракция, идущая от понятийного мышления:

То же самое относительно правды (кривды). В народном представлении это сущности, а у Пушкина — понятия.

Я не касаюсь степени таланта, но Есенин всё-таки ближе к народным воззрениям, у него совпадают мифологическое и понятийное:

Есенин весь «совпадает» с Афанасьевым. Недаром он написал мировоззренческие «Ключи Марии».

В книге Афанасьева открыто не только сердце природы, — в ней заложены ключи славянской души. Надеюсь, она придётся по уму и сердцу читателя, во всяком случае откроет ему глаза на наше «наследство родовое».

Поэзия непереводима, однако её переводят, и практика поэтических переводов полна неожиданностей. Расскажу два случая. Первый случай произошёл с поэтом Анатолием Передреевым, который зарабатывал на жизнь переводами стихов братских народов. Быть переведённым на русский язык самим Передреевым было лестно не только для национальных посредственностей.