Юрий Кузнецов - Тропы вечных тем: проза поэта

Признаться, я не хотел спорить и согласился на интервью потому, что этот жанр не предполагает продолжения. Читатели могут соглашаться или не соглашаться со мной, это их дело. Но кое-какой спор произошёл.

Три пункта в интервью вызвали наибольшие возражения. Поэтому для удобства я возьму мнения трех читателей. Они реагировали на моё отношение к военному поколению, на отзыв об Ахматовой и на «злополучную» эпиграмму.

Так, читатель пишет, что война не разбирала, убивая всех подряд. Что ж, это заметили давно, ещё у древнегреческого историка Фукидида есть фраза о стреле, которая, летя в цель, не разбирает, кто плохой, а кто хороший. Но это одна часть истины, притом меньшая её часть. Вторую, большую часть истины, составляет известное старое наблюдение: «На войне погибают лучшие» — сказано давно и вошло в сокровищницу человеческих мыслей. Это истина не математическая, а нравственная.

Так что спорить тут не о чем. Но я благодарен читателю (не Фукидиду!) за дополнение.

Да, конечно, не все лучшие погибли, но, придя домой, они не били себя в грудь, требуя льгот. В большинстве своём они молчали, верные памяти павших героев. Это нравственная сторона вопроса, и её с глубокой скорбью выразил поэт Виктор Кочетков, бывший фронтовик, в стихотворении «При посещении воинского кладбища». Поэт скорбит:

Вот как ведут себя лучшие, оставшиеся в живых.

Теперь о другом. Почему я ниспровергаю «условных» кумиров? А потому, что за несколько десятилетий в современной литературе создалась критическая ситуация, в результате которой иерархия художественных ценностей поставлена с ног на голову. Об этом по-своему знают все профессионалы, и в том числе литературовед Вл. Новиков, обвинивший меня в агрессивном невежестве за то, что я подверг критике Ахматову. Возьму выше. С таким же успехом он мог обвинить в невежестве Льва Толстого за то, что тот критиковал Шекспира. Но пусть читатель остаётся при своём мнении. А я стою на своём и считаю, что в ахматовском «Реквиеме» есть сильный элемент тщеславия, который ранит поэму в самое сердце. Жаль, что этого не видят или не хотят видеть другие. И да пролетит мимо них негодование, пущенное в мой адрес.

Об эпиграмме. Читатель, возмущённый ею, ехидно замечает, что в один процент истинной поэзии я поместил себя. (Хотел бы я спросить у него, куда мне себя девать?). Далее он иронизирует над тем, что от скромности я не умру. Тут он попал в точку. Я умру от другого. Но он поймал меня на слове, и я охотно ему сдаюсь, не жду пощады и не унываю только потому, что всё-таки надеюсь: когда-нибудь его правнуки освободят меня из этого плена.

Я благодарю тех, кто принял мои положения, ибо плюс на плюс дает плюс, а также благодарю тех, кто критиковал мою критику, ибо минус на минус и тут дает плюс. Иначе не бывает.

Только в споре нужно уважать чужое мнение, а не считать его чем-то диким и возмутительным. А кто прав, покажет время.

— Юрий Поликарпович, как вы оцениваете современное состояние русской поэзии?

Каких либо существенных сдвигов в лучшую сторону за последние годы не произошло. Пытается критика поднять на щит новоявленных «метафористов» (И. Жданов, А. Ерёменко, А. Парщиков), но их формальные эксперименты — повторение пройденного ещё в 20-е годы (В. Шершеневич и пр.), а нового содержания такая поэзия не несёт.

— Кого бы вы выделили из современных поэтов?

— Из ныне живущих поэтов мне наиболее близки Василий Казанцев и Николай Тряпкин, идущий от русского фольклора, оживляющий исконное значение слов и доводящий их до магической силы.

— Как вы относитесь к эстрадной поэзии, к артистическому чтению стихов?

— Мои стихи не сможет хорошо прочесть ни один актёр, только я сам. И это свойство подлинной поэзии любого автора. Лучше всего её читать с листа, наедине с собой, вдумчиво и углублённо.

— А как же «бардовская» поэзия?

— Она имеет право на существование. Например, Высоцкий. Но только в триединстве, которое нельзя разрушить целостность текста, мелодики и манеры исполнения.

— А кого из молодых поэтов вы бы могли выделить?

— Если говорить о тех, кто не просто является автором нескольких хороших стихотворений, а действительно явил собой поэтический мир, то я связываю большие надежды с Виктором Лапшиным, живущим в провинциальном Галиче и издавшем пока две небольшие книги.

— Существует ли женская поэзия?

Да, таковая есть. Но женщина, пишущая стихи, не имеет права назваться поэтом, а только поэтессой. Сам склад женского характера не позволяет создавать стихи общезначимого содержания. Правда, и среди поэтесс есть свои классики — Ахматова, Цветаева.

— Как вы относитесь к нынешним бурным переменам в общественной жизни, к так называемой «перестройке»?

— Всё, что я прежде писал, писал вопреки обстоятельствам, а не благодаря им. Причём преодолевал сопротивление не только среды, но и собственного характера. Следовал голосу совести. А совесть не перестроишь.

На мой взгляд, в литературе появилось второе произведение — (первое «Тихий Дон»), которое говорит о гибели русского народа в его южном варианте. Русская нация создавалась много веков, и она удерживалась консервативными элементами. Русская нация — это и угро-финский элемент, и сибирские элементы.

Гражданская война, дошло до нас, это величайшее бедствие. Все мы резали друг друга, и надо об этом знать. Моя дочка во втором классе учит стихи Маяковского: «…белой ораве крикнули: стой! Мы защищаем поля и заводы». Что же это за белая орава? Вроде бы фашисты.

Белая орава тоже защищала свою землю. То есть, это всё сейчас доходит до масс, доходит до всех ушей, длинных и коротких, то, что случилось с нами. С нами случилось страшное. И поэтому роман очень трогает, иногда хочется плакать и рыдать над судьбами этих казаков.

Сколько бы ни было недостатков художественных в этом произведении, я бы всё простил за эпический образ слепца из «Тамани» Лермонтова в романе Лихоносова. Это произведение Лермонтова на более высоком эпическом уровне. Здесь Лихоносов удержался на величайшем уровне наших русских классиков. Что-то такое в этом романе есть. Какие-то молнии в этом романе высекаются.