Мэри Брэддон - Преступление капитана Артура

После его внезапно озарила какая-то мысль, и он сказал:

– Зачем идет ваша молодая спутница в Чильтонскую долину?

– Чтобы посетить могилу своей родной сестры, похороненной там,  – ответил Абрагам.

Молодая девушка услышала последние слова, хотя и не прислушивалась к общему разговору.

– Это была красивая и прелестная девушка,  – прошептала она,  – ей не было и восемнадцати лет… И она была доброе, кроткое существо. Сюзанна!.. Моя бедная, дорогая сестра!

Последние слова окончились глухим, болезненным рыданием.

– Почему она так горюет о сестре?  – спросил тихо Андреус.

– Это длинная история,  – ответил Абрагам,  – но я, может быть, расскажу ее когда-нибудь впоследствии. Это такая драма, которую не следует рассказывать чужим.

Молодая женщина окинула присутствующих гневным, блестящим взором и сказала запальчиво:

– Ее можно рассказывать даже целому свету!.. Эту низкую, грязную, ужасную историю! Ее можно рассказывать и под открытым небом! Но вы ведь доведете меня? – добавила она умоляющим тоном.  – Вы клялись, Абрагам, что сделаете это!

– Я сдержу свое слово, доведу тебя, дитя.

– И поставите меня с ним лицом к лицу? Не так ли?

– Ну да, лицом к лицу.

– Да наградит вас небо за вашу доброту! – ответила она.

Дав снова волю горю, девушка упала с рыданием на траву.

– Она, как мне кажется, немного того? – спросил Джон Андреус, указывая на лоб.

– Да, это почти так,  – отвечал Абрагам.  – У нее такое горе, которое могло бы свести с ума даже самого умного человека… Бедняжка!.. Я хочу жениться на ней, и мне тяжело видеть ее в подобном состоянии.

Мужчины разделили между собой все пиво, и, когда загорелись на небе звезды, они стали болтливее и откровеннее друг с другом. Джон Андреус, казалось, забыл своего демона и тоже оживился по примеру всех других. Время от времени он прерывал беседу, чтобы повторить цыганам:

– Я остаюсь, друзья мои, да, я остаюсь с вами!

Долина, в которой устраиваются Чильтонские бега, отстоит в трех милях от города. Это сборное место всех бродяг и цыган, но обыкновенно оно посещается очень мало, разве только какой-нибудь фермер, идущий с рынка, свернет несколько в сторону, чтобы сократить свой путь, и проедет, таким образом, вблизи от косогора, на вершине которого возвышается обмазанный известкой шалаш, которому наивные местные поселяне дали название «Большая Биржа».

Скачки проходят в начале августа. Со второго числа начинают наполняться приезжими разные шалаши и палатки, которые так низки, что в них можно лежать, но никак не стоять, для чего в них навалены целые груды папоротника и других растений; лошади и ослы бродят вокруг них, общипывая жесткую и сухую траву. Первыми посетителями, занявшими палатку, были цыгане, приютившие в таборе Джона Андреуса. Они прибыли ночью, выбрали самый отдаленный шалаш и выказывали свое присутствие лишь легкой струей дыма, подымающегося над пылающим костром.

– У нас здесь найдется много друзей,  – сказал Абрагам, когда все расположились поудобнее,  – но мы в них не нуждаемся. Для этой бедной девушки будет отчасти лучше, если мы останемся совершенно одни.

«Бедная девушка» была та, которую называли Британией. Раза два Джон Андреус украдкой старался, против своего обыкновения, вступить с ней в разговор; но он натолкнулся на крепкую преграду безысходного горя, отделявшую ее от общения с людьми. Я даже подозреваю, что молодая цыганка чувствовала инстинктивно, что личность Андреуса ей не совсем чужда. Она говорила с ним, хотя и односложно, отвечая только на заданные вопросы, но она не смотрела никогда на него, и никогда лицо ее не изменяло вечного своего выражения глубокой неподвижности, не проявляло чувства ни в присутствии друзей, ни в присутствии врагов. Когда ей предлагали пищу или питье, она ела столько, чтобы не умереть. Спала она тоже только в тех случаях, когда истомленное тело ее настойчиво требовало отдыха, и легкий сон ее был всегда беспокоен и полон движения.

Прибыв на место скачек, Джон Андреус спросил еще раз о причине грусти Британии.

– Вы обещали рассказать мне это, познакомившись со мной ближе,  – сказал он Абрагаму,  – теперь мы уже давно вместе, и я надеюсь, что вы сдержите слово.

– Я расскажу вам все,  – ответил Абрагам.  – Иногда мне и хочется рассказать эту драму; зато в другое время я даже нахожу, что разглашать ее – значит мстить наполовину оскорбившему нас… Да, я расскажу вам все, как было, Андреус.

Собеседники курили, лежа на земле на некотором расстоянии от прочих товарищей. Теперь же Абрагам встал и повел Андреуса по длинной аллее к какому-то барьеру, на который и сел, приглашая своего спутника сесть с ним рядом. Джон послушался и принялся закуривать трубку, чтобы выслушать внимательнее историю цыгана.

– Британия замечательно красивая девушка,  – начал Абрагам.  – Она была еще лучше до ночи, ознаменованной ужасным происшествием… Которое не позабыто нами… Бог Всевидящий знает, что оно не забыто!.. Оно-то и согнало с ее лица румянец, а из глаз прежний блеск… Да, она была раньше настоящей красавицей!

– Верю этому,  – проговорил с нетерпением Андреус.  – Продолжайте, пожалуйста!

– Она не похожа уже больше на ту, которая была потеряна для нас,  – продолжал цыган с пламенным оживлением,  – не похожа настолько же, насколько не похожи полевые цветы на чудные цветы, растущие в теплицах. В ней так же мало сходства с убитой сестрой, как необъятна разница между тем фонарем, горящим в отдалении, и этой звездой, сверкающей над нами… Бедняжка… Мое бедное убитое дитя.

– Вы сказали, убитое? – переспросил Андреус.

– Видите ли, товарищ: есть убийцы, которые никогда не употребляют ножей или вообще других смертоносных орудий и не попадают на скамью подсудимых… Есть убийцы, убивающие не тело, а – душу: такому-то убийству подверглась и она!

– Я не могу понять, куда клонится ваша речь,  – перебил Джон Андреус.  – Мне хотелось бы, чтобы вы выражались яснее и не отходили бы от главного предмета.

– Я и хочу придерживаться сущности дела, но только при условии не торопить меня… Есть слова поострее ножа или кинжала, каждый слог их жжет губы… Но я перехожу к изложению дела. Недалеко отсюда живет прекрасный джентльмен: если только богатство и роскошь могут сделать человека прекрасным, то я верно назвал его; а если зло и низость составляют неотъемлемое качество негодяя, то он есть негодяй! Ну, да как бы то ни было, но он один из сильных людей этого графства. В прошлом году он присутствовал на бегах, правил сам четвернею, а в его экипаже сидела молодая и красивая дама. Он лил рекою шампанское и держал пари за каждую лошадь, конкурировавшую на приз.