Хаим Граде - Синагога и улица

Вернувшись домой, он нашел мать и сестру в маленькой боковой комнате, где на полках стояли святые книги, а на этажерках — светские, со шкафом из дерева цвета темного вина, диваном и парой стульев с потертой обивкой. По вечерам в этой комнате Шлойме-Залман Раппопорт просматривал счета, а днем мог прилечь отдохнуть. Когда темнело, мать и сестра избегали других, больших комнат с зеркалами на стенах, как будто от страха, что из зеркала может выйти покойник. Вдова в течение короткого времени исхудала и побледнела. Ее волосы засеребрились, в лицо врезалась жесткая сухая грусть. Она должна прокормить себя и двух детей с небольшого наличного капитала, оставшегося после мужа, и с гораздо больших сумм, которые люди остались ему должны. Каждый вечер Басшева сидела над кипами бумаг, над расчетными книгами, а днями искала торговцев, с которыми вел дела муж. Однако в этот вечер она не выглядела такой озабоченной, как обычно. Сегодня впервые после смерти мужа Басшева почувствовала, что она и дети не остались на этом свете без родных. Пришло письмо от жившего в Латвии младшего брата мужа. Деверь остался владельцем имения рядом с Либавой [170] Современное латышское название — Лиепая. , в то время как имения ее мужа под Витебском попали в руки большевиков.

— От дяди Боруха-Исера пришло письмо. Он собирается приехать навестить нас, — мать протянула сыну два исписанных листка бумаги.

Дядя писал, каким ударом для него стала смерть старшего брата. Потом рассказал о неприятностях и трудностях, с которыми сталкивается, работая на земле. Тем не менее он не хочет бросать сельское хозяйство, потому что навсегда запомнил, как страдал Шлойме-Залман от того, что стал городским жителем и торговцем. Но как бы он, Борух-Исер, ни был занят и обременен проблемами, он навестит семью брата. Шлойме-Залман не раз писал ему, что надеется дожить до той поры, когда сын и дочь добьются многого. Он писал, что у Габика потрясающие способности и к изучению Геморы, и к изучению агрономии в университете. Дядя Борух-Исер, в свою очередь, хвалился в письмах, что и его дочери тоже выросли ему на радость и что когда он приедет в гости, то привезет с собой фотографии дочерей. Он рассчитывает приехать в конце лета или в начале осени. Бумаги для поездки за границу оформляются в Риге с большой волокитой, да и дорога из Риги в Вильну не так проста. Он не сможет приехать по короткой дороге через Ковно, потому что Литва и Польша все еще находятся в состоянии войны из-за Вильны. И прежде чем закончить письмо, дядя еще раз упомянул своих замечательных дочерей. Лицо Гавриэла загорелось от радости. У него даже задрожали пальцы, как будто в этих двух исписанных листках бумаги скрывалось его спасение.

До русской революции Шлойме-Залман Раппопорт жил в своем имении под Витебском и был компаньоном отца Басшевы в торговле зерном. Оба они молились в одной хасидской молельне. Ходили друг к другу в гости. Первая жена Раппопорта тогда была еще жива, а их подросшие дети еще вели себя по-еврейски. Басшева с почтением смотрела на отцовского компаньона. Тот, со своей стороны, относился к ней как к любимой племяннице. Шлойме-Залман Раппопорт охотно беседовал с ней, не переставая при этом удивляться, что столь юная девушка так бледна, будто постоянно чем-то напугана. Ее родители беспокоились, как бы дочь не засиделась в девках. Вместо того чтобы гулять с подругами, она постоянно сидела дома. После смерти первой жены Раппопорт стал заходить в дом компаньона еще чаще и всегда предлагал какие-нибудь новые проекты. Он рассказывал о хозяйстве, которое ему приходилось вести теперь одному, и все время смотрел на Басшеву. Ее родители не ожидали, что вдовец будет свататься к их дочери и что она согласится на этот брак. Однако, когда это случилось, возражать не стали. Шлойме-Залман был тогда еще владельцем крупных сельскохозяйственных имений и богатым торговцем, щедро жертвовавшим на благотворительность. Он пользовался уважением среди евреев и у русского начальства. Хотя ему было уже за пятьдесят и дети его выросли, он был еще полон здоровья и энергии, в то время как юная Басшева выглядела полуувядшим цветком. Она нуждалась в мудром, опытном муже, который мог бы относиться к ней как отец. После свадьбы Басшева расцвела за широкими плечами супруга. Она являлась для него утешением и поддержкой в его конфликтах с сыновьями от первого брака с тех пор, как они стали революционерами. Басшева стала ему еще большей опорой, когда они были вынуждены бежать из Витебска в Вильну и ему пришлось начинать все сначала. Постепенно он снова стал состоятельным торговцем, хотя уже не таким богатым, как раньше. Во всех трудностях жена поддерживала его. Она следовала за ним и выполняла его желания — в ведении хозяйства, в воспитании детей, даже в одежде. Шлойме-Залману приходилось заставлять ее купить себе пальто, пошить платье, надеть новую шляпку. Сама она этого не делала, как будто они не могли себе ничего позволить.

Дети тоже считались только с отцом. С матерью Асна была капризной и нетерпеливой еще в детстве; издевательски-холодной и жесткой — когда подросла. Асну раздражало, что мать такая трепетная, такая богобоязненная, такая несовременная, что отцу приходится давать ей указание одеваться в соответствии с модой. Басшева, со своей стороны, удивлялась, что муж не понимает дочери. Он думает, что она деликатная и стыдливая, а она на самом деле злая и упрямая. Она не дружит с соседскими девушками из заносчивости, а не потому, что такая богобоязненная скромница, как думает отец. Однако, когда Шлойме-Залман заболел, Басшева показала, что она сильнее и выносливее Асны. Сперва страх за жизнь больного, а потом траур по нему сблизили мать и дочь на какое-то время. Позднее уже Асна стала проявлять упрямство и нетерпение. Но Басшева тоже больше не хотела молчать. Дочка заявляла, что хочет поступить в магазин продавщицей или кассиршей. Мать отвечала, что если Асна может работать в чужом магазине, то почему бы ей не помочь проверить оставшиеся от отца счета?

— Это ты можешь сама сделать, — злилась дочь, но так тихо, чтобы даже стены не услыхали, что в доме ссора. — Может быть, ты хочешь, чтобы я, как ты, ходила с сумочкой, набитой расписками, и требовала с рыночных торговцев старые долги?

— Тому, чтобы выйти замуж за богобоязненного и ученого молодого человека, как желал твой отец, это не помешает, — отвечала мать.

Асна резко выдохнула носом горячий воздух, закусила губу и ничего не ответила.

На следующий день Басшева снова ходила от одного должника к другому. От жары ее волосы слиплись, лицо вспотело. В ушах застрял уличный шум. Она ощущала песок на губах и сухость в горле от объяснений с торговцами. Те же самые торговцы зерном, которые проявляли к ее мужу такое уважение, не находили для нее времени и кричали, что Шлойме-Залман Раппопорт записывал у себя больше, чем они остались ему должны. В еще большей зависимости она оказалась от тех должников, которые ничего не отрицали, а спокойно отвечали, что сейчас им нечем заплатить. Если госпожа Раппопорт не хочет ждать, она может подать на них жалобу в суд и послать к ним пристава. После такого ответа Басшева выходила на улицу, и все у нее крутилось перед глазами, как будто она сама была столбом сухой пыли.