Анастасия Чеховская - Курсы прикладного волшебства: уши, лапы, хвост и клад в придачу

— Иду, иду, — еще раз пропели за дверью.

Дверь открыла высокая полная женщина — такая высокая и такая полная, настоящая валькирия, Димка видел их на картине. Правда, на тетке была не медвежья шкура и рогатый шлем, а пышное белое платье, напоминающее театральный костюм поселянки. Черные волосы заплетены в толстую косу, глаза большие, карие, очень любопытные, а ресницы накрашены так, что тетушке приходилось таращить глаза, чтоб ресницы не слиплись. Поэтому вид у нее был радостный и изумленный одновременно.

— Димочка, племянничек! — Она раскинула руки, словно собралась взлететь, и тут же заключила щуплого Димку в мощные объятия. — Ирочка, сто лет не видела, как я рада! Наконец-то приехали! — Они расцеловались с мамой, и тетка без труда подхватила их сумки. — За мной, за мной, на кухню, мы будем пить чай и разговаривать.

Дима с опаской приглядывался к тетке, не выкинет ли она какой-нибудь номер, но та суетилась на кухне, напевая что-то по-итальянски.

— Андрей говорит, ты увлеклась пением, — осторожно начала мама.

— Опера — это чудо, это праздник. — Тетка разговаривала и между делом метала на стол розетки с вареньем, корзинки с печеньем, лепешечки, марципаны и блинчики с творогом. — Я езжу раз в неделю в Москву, беру уроки у одной женщины, которая лично знала Шаляпина. Марья Павловна, конечно, совсем уже старушка, но голос, вы бы слышали, какой у нее божественный голос!

Повернувшись к холодильнику, тетка отвела руку в сторону и взяла высокую ноту, чашки в буфете истерически зазвенели.

— Не могу, — обернулась она. — Хоть бы одну чашечку кокнуть. А вот Марья Павловна рассказывала, что Шаляпин голосом разбивал стаканы. Разлетались, как от взрыва. Сама она в молодости все больше хрусталь колотила. Ставила на рояль бокал с шампанским, и на заключительных аккордах — фейерверк.

Димка исподтишка следил за мамой, но та, освоившись, даже бровью не повела. Золовка, пытающаяся повторить подвиг Шаляпина, ничто по сравнению с теткой, которая в семьдесят восемь лет изображает на балконе Айседору Дункан. Ирина вспомнила, какое лицо было у Андрея, когда он поднял голову и увидел, как на балконе третьего этажа кружится седовласая фурия в тунике.

— Главное — помнить, что у каждого есть свой заскок, — сказала она вечером мужу. — Никто не любит белых ворон, но в человеческой эксцентричности, поверь, нет ничего плохого. Это гораздо лучше, чем ограниченность или, того хуже, подлость.

Супруг с ней согласился, сказал, что ее тетушка — чудо, просто к ней надо привыкнуть. А теперь выясняется, что сестра, которая доставала им билеты на премьеры, такая оригиналка.

«Слишком много ценителей прекрасного в одной семье, — думала Ирина. — Вот сын и растет таким фантазером».

— А еще, Ирочка, я погадаю тебе на таро, — щебетала тетушка Марго, пытаясь вытащить из холодильника медовый торт из десяти коржей. — Я очень хорошо гадаю — обожаю все загадочное. Представляете, Марья Павловна рассказывала, что недавно вызывала дух Шаляпина.

— И что? — не удержался Димка. — Пришел?

— Нет, какое там… Явился совершенно бесстыжий дух. Вел себя отвратительно, кокнул лампочку в туалете, ущипнул Марью Павловну за бок. Она мне даже синяк показывала.

Тетка наконец-то вытащила блюдо с тортом и поставила его в центр стола.

— Вот теперь мы будем пить чай, — объявила она. — Ирочка, хочу тебе сообщить, что у тебя очень худой сын.

— Не в коня корм, — пошутила мама и вспомнила, как тетка Катерина говорила: «Ира, у тебя не сын, а поросенок». Вот уж действительно кому что…

Тетушка Маргарита рассказывала, как ей нравится жить в Лисичкине, какая тут природа и воздух. А Зубастик умиленно смотрел на тарелку с блинчиками и ждал, когда хозяин обратит на него внимание, но Димка выстраивал логическую цепочку.

«Раз тетка любит покушать, — думал он, — значит, она любит готовить. Раз она любит готовить, значит, она добрая. Если она добрая, значит, разрешит испечь Гватемальский пирог с ананасами, и вообще не будет гонять его с кухни, как это делает мама».

Такой поворот дел Димку устраивал. Зубастик слегка подергал его за брючину и посмотрел сначала на блины, потом на хозяина, укоряя: «Сам лопаешь, а со мной не делишься». Димка взял блинчик и как бы по рассеянности опустил руку под стол, через секунду блин исчез. А Зубастик вылез из-под стола, довольно облизываясь и поглядывая на тетушку Маргариту с все возрастающим уважением. Умный пес, как никто другой, умел ценить натуральные продукты.

После обеда, когда мама и тетя Маргарита ушли гадать на таро, Димка поднялся в свою комнату. Точнее, это была не комната, а целый чердак с небольшим балконом. Там у тетушки помимо дивана и двух кресел стояли сундуки со всяким театральным скарбом — пудреными париками, отрезами тканей, треуголкой а-ля Наполеон, фальшивыми усами, плащами и бутафорскими кинжалами. У окна стояло чучело зеленого попугая на жердочке. Еще Димка обнаружил на полке баночки с театральным гримом — румянами и тенями.

— Я человек хозяйственный, — тараторила тетушка Марго, раскладывая пасьянс. — Если я могу что-то унести с работы домой, я это, безусловно, унесу. А когда увольнялась, разругалась в пух и прах с новым директором. Точнее, сначала он с нами разругался, а потом половина коллектива написала заявления об увольнении. Какое хамство — назвать женщину неповоротливым бегемотом! Видите ли, я была недостаточно расторопна, отглаживая его приме костюм. Неужели после этого я смогу работать с таким… таким… Я человек, который привык себя уважать, который может за себя постоять, в конце концов. Кинула ему на стол заявление об увольнении, вынесла все свое, сэкономленное непосильным трудом, а одна актриса — она старух играла — встала на лестнице, палец вытянула и загробным голосом ему: «Прррроклинаю!»

— Ужас какой! — это был голос мамы. — Так и сказала?

— Конечно! За то, что новый директор ее на пенсию досрочно отправил, а так она еще на восьмидесятилетие свой бенефис планировала. Его потом валерьянкой отпаивали. А нечего свои порядки наводить! Привел девятнадцатилетнюю курицу, и сразу ей отдельную уборную, как у примы, и оклад, как у заслуженной артистки. А мы так радовались, что в нашем коллективе нет интриг. И на тебе!

— Какой кошмар! — качала головой мама. — Ай-ай-ай? И в самом деле?

Димка слышал вполуха, как возмущается театральными порядками тетушка Марго, и школьные неприятности — насмешки детей, снисходительные шуточки учителей и наглость Жердяя — отступали куда-то на задний план.

«А интересно, — думал Димка. — Смог бы я встать на лестнице и, вытянув палец, сказать Жердяю: «Пррроклинаю!»?»