Айн Рэнд - Мы живые

Они поужинали в грязной маленькой деревенской харчевне, где Кира говорила с подавальщиком по-английски. Хотя тот и не мог понять ни слова, но кланялся, заикался и разлил воду по всему столу в своем порыве услужить первому иностранному товарищу в их забытом богом уголке. Когда они уходили, Андрей заплатил ему двойную стоимость их ужина. Подавальщик кланялся до земли, убедившись, что имел дело с подлинными иностранцами. Кира выглядела немного удивленной. Андрей засмеялся, когда они вышли:

– Почему бы и нет? Приятно сделать и подавальщика счастливым. Я все равно получаю больше денег, чем могу потратить на себя.

В поезде, когда он с грохотом ворвался в вечер и дым города, Андрей спросил:

– Кира, когда я увижу тебя снова?

– Я позвоню тебе.

– Нет. Я хочу знать сейчас.

– Через несколько дней.

– Нет. Мне нужен определенный день.

– Ну, что ж, тогда в среду, вечером?

– Хорошо.

– После работы, в пять тридцать, в Летнем саду.

– Хорошо.

Когда она вернулась домой, Лео спал в кресле; его руки были грязными, и пыльные полосы пролегли по его влажному, пылающему лицу, его темные ресницы были светлыми от пыли, а тело вконец ослабло от изнурения.

Она умыла ему лицо и помогла раздеться. Он кашлял.

Последующие два вечера превратились в долгие яростные споры, но Лео сдался: он пообещал пойти в среду к доктору.

Вава Миловская договорилась о встрече с Виктором в среду вечером. В среду днем Виктор позвонил ей, его голос был нетерпеливо-извиняющимся: он задерживается по срочному делу в институте и не сможет увидеть ее. Срочные дела задерживали его все последние три раза, когда он обещал прийти. До Вавы доходили слухи; она слышала определенное имя; она знала, чего следует подозревать.

Вечером она аккуратно оделась; застегнула широкий черный ремень из лакированной кожи вокруг узенькой талии поверх своего лучшего нового белого пальто: слегка дотронулась до губ новой иностранной помадой, надела новый заграничный браслет из целлулоида. Небрежно нацепив белую шляпку на черные кудри, она сказала матери, что пойдет к Кире Аргуновой.

Она заколебалась на площадке перед квартирой Киры, и ее руки немного дрожали, когда она нажимала на звонок.

Жилец открыл дверь.

– К гражданке Аргуновой? Сюда, товарищ, – сказал он ей. – Вам нужно пройти через комнату гражданки Лавровой. Вот эта дверь.

Вава решительно, рывком распахнула дверь, не постучавшись.

Они были там – вместе – Мариша и Виктор – согнувшись над граммофоном, который играл «Пожар московский».

Лицо Виктора похолодело в немой ярости. Но Вава не смотрела на него. Она вскинула голову и сказала Марише настолько гордо и драматично, насколько могла, дрожащим голосом, глотая слезы:

– Простите, гражданка. Я только хотела зайти к гражданке Аргуновой.

Удивленная и ничего не подозревающая Мариша указала на дверь Киры большим пальцем. С высоко поднятой головой Вава прошла через комнату. Мариша не могла понять, почему Виктор так быстро ушел.

Киры не было дома, но был Лео.

Кира ни на секунду не присела в этот день. Лео пообещал позвонить ей в контору и сообщить диагноз доктора. Он так и не позвонил. Она звонила ему трижды. Никто не отвечал. По дороге домой она вспомнила, что сегодня среда и что она обещала встретиться вечером с Андреем.

Она не могла допустить, чтобы он, ничего не зная, ожидал ее в людном парке у входа. Она заскочит в Летний сад и скажет, что не может остаться с ним. Кира добралась до сада вовремя.

Андрея не было там.

Она посмотрела на набережную, которая уже начинала темнеть. Она всмотрелась в деревья и тени сада. Она ждала. Дважды она спрашивала у милиционера время. Она ждала. Она не могла понять, что случилось.

Он не пришел.

Когда она наконец собралась идти домой, то оказалось, что она прождала час.

Кира со злостью сунула руки в карманы. Она не могла беспокоиться об Андрее, когда думала о Лео, и о докторе, и о том, что ей предстояло услышать. Она быстро поднялась по ступеням. Она промчалась сквозь Маришину комнату и распахнула дверь. На тахте лежал Лео, сжимая в руках Ваву, ее пальто валялось на полу. Они целовались.

Кира стояла, спокойно глядя на них, вопрос застыл в ее поднятых бровях.

Они вскочили. Лео плохо держался на ногах. Он снова был пьян. Он стоял, покачиваясь, на его лице появилась горькая презрительная улыбка.

Лицо Вавы пошло темными красными пятнами. Она открыла рот, задыхаясь. Она не могла произнести ни звука. И, так как никто не сказал ни слова, она вдруг прокричала в тишину:

– Ты думаешь, что это ужасно, да? Что ж, я тоже так думаю! Это ужасно, это подло! Но мне наплевать! Мне наплевать на то, что я делаю! Мне больше не важно это! Я – сволочь? Что ж, я не одна такая! Но мне наплевать. Наплевать. Наплевать!

Истерически рыдая, она выбежала из комнаты, хлопнув дверью. Кира и Лео не двигались.

Он презрительно усмехнулся:

– Ну, говори же!

Она медленно ответила:

– Мне нечего сказать.

– Слушай, ты могла бы уже привыкнуть. Ты могла бы уже привыкнуть к тому, что ты не можешь обладать мною. Потому что ты не можешь обладать мною. Я не буду твоим. Я недолго буду твоим.

– Лео, что сказал доктор?

Он засмеялся:

– Много чего.

– Что у тебя?

– Ничего. Совсем ничего.

– Лео!

– Ничего – пока. Но скоро у меня это будет. Через несколько недель. Всего несколько недель.

– Что, Лео?

Он сделал величественный жест и покачнулся:

– Ничего страшного. Всего лишь – туберкулез.

Доктор спросил: «Вы – его жена?»

Кира поколебалась, затем ответила: «Нет».

Доктор сказал: «Понятно». Затем он добавил: «Что ж, я думаю, у вас есть право знать это. Гражданин Коваленский в очень плохом состоянии. Мы называем это туберкулезом в начальной стадии. Его все еще можно остановить – сейчас. Через несколько недель будет слишком поздно».

– Через несколько недель у него будет… туберкулез?

– Туберкулез – серьезное заболевание, гражданка. В Советской России это смертельное заболевание. Желательно предотвратить его. Если позволить ему развиться – вы уже не сможете остановить его.

– Что… нужно ему сделать?

– Отдыхать. Много отдыхать. На солнце. Свежем воздухе. Хорошо питаться. По-человечески. Ему нужно попасть в санаторий этой зимой. Еще одна зима в Петрограде будет означать для него смерть. Вам придется послать его на юг.

Она не ответила; но доктор иронически улыбнулся, так как слышал этот ответ и без слов, и он посмотрел на заплаты ее туфлей.

– Если этот молодой человек дорог вам, – сказал он, – пошлите его на юг. Если в человеческих силах – или даже в нечеловеческих, – пошлите его на юг.

Кира была спокойна, когда шла домой. Когда она вошла, Лео стоял у окна. Он медленно повернулся. Его лицо было таким глубоко спокойным, что он выглядел моложе; он выглядел так, словно первый раз хорошо поспал ночью; он тихо спросил: