Альва Бесси - Антиамериканцы

— Чудесная куртка! — воскликнул он, взглянув на Энн. Потом подошел к жене и обнял ее. — Очень мило с твоей стороны, — сказал он и подумал, что ей пришлось отдать за эту вещь не меньше ста долларов.

— Фрэнк, — заговорила Энн, — тебя беспокоит вызов в комиссию?

— Разумеется, нет. Это же банда дешевых политиканов. — Выпустив жену из объятий, он взял стакан, который перед этим поставил на стол. — Хорошо, Энни, уходи, если ты не хочешь, чтобы я предстал перед гостями в чем мать родила. — Заметив ее нарядное платье, он спросил: — Это тоже подарок по случаю дня рождения?

— Много же тебе потребовалось времени, чтобы заметить новое платье, — ответила она, кружась перед ним, словно манекенщица.

— Я никогда не замечаю женских платьев, я вижу только женщин, — сказал Лэнг кланяясь. — «Как очаровательна сегодня принцесса Саломея!» — добавил он. — Если так будет продолжаться, мне придется переменить свою профессию и стать ходячим сборником цитат. — Энн озадаченно взглянула на него. — Сегодня весь день моя голова наполнена различными цитатами. Все из Фолкнера, Джойса, Экклезиаста, Оскара Уайльда, Долорес и ни одной из Лэнга. — Он заметил удивление на ее лице и поспешно добавил: — Пасионарии. В доказательство моей подрывной деятельности на заседании комиссии упоминалось даже название моей пьесы.

— Меня беспокоит твой вызов в комиссию, Фрэнк, — сказала Энн. — Они обвинили голливудских деятелей в оскорблении конгресса и…

— Да забудь ты об этом! Ты никогда еще не выглядела такой прелестной, как любит выражаться наша известная киножурналистка Лоуэлла Парсонс.

Энн хотела спросить, как прошел его визит к доктору Мортону, но передумала. Обычно в таких случаях он разражался монологом о бесполезности дальнейших посещений врача, начинал пародировать Эверетта, показывая, как он поджимает губы и мычит.

— Поторапливайся, Фрэнк, — попросила Энн. — Я только что слышала звонок.

Как только жена вышла из комнаты, Зэв взял бутылку, сделал большой глоток, налил из графина стакан воды и выпил. «Я опять пьян», — подумал он и снова, в который раз, удивился, как немного ему, в сущности, нужно, чтобы опьянеть.

«Почему же ты пьян сегодня? — спросил он себя. — Из-за вызова в комиссию? Или ты боишься, что тебе запретят выступать по радио и ты лишишься своих гонораров? А может быть, по той простой причине, что не можешь запихнуть в чемодан эту красивую домашнюю куртку вместе с остальным барахлом и сейчас же уехать, чтобы никогда больше сюда не возвращаться?

Сколько лет ты собираешься уехать и все же дальше раздумий не идешь. Что же удерживает тебя? „Ты здесь ни при чем“, — сказала она. Да, тут она права. А в остальном я не сделал ничего такого, чего нельзя было бы поправить самоубийством…»

Лэнг подумал, что если завтра он вовремя закончит текст своего выступления, то отправится в Тетерборо и совершит прогулку на самолете. Возможно, он возьмет с собой Пегги. У этой девицы прекрасные нервы. Сколько раз, взяв ее в самолет, он заставлял машину проделывать все номера высшего пилотажа: штопоры, восьмерки, бочки, иммельманы. Пегги лишь визжала от восторга и, словно ребенок, которого отец подбрасывает в воздух, кричала: «Еще! Еще!»

Пошатываясь, Лэнг подошел к шифоньеру, достал крахмальную сорочку и надел ее. Закончив туалет, он посмотрел на себя в огромное зеркало и подумал:. «Нарядился, а идти некуда. Куда бы тебе хотелось пойти, святой Фрэнсис Ксавьер, и куда не хотелось бы? N’importe ou, hors du monde — куда угодно, лишь бы уйти из этого мира. Почему бы ради разнообразия тебе не процитировать что-нибудь свое?

Завтра. Завтра будет другой день. Я внесу все цитаты в текст своего радиовыступления и использую их для резкой критики комиссии. Но это не будут цитаты из Фолкнера, Джойса, Уайльда, Экклезиаста и Лоуэллы Парсонс. Это будет подлинный, нефальсифицированный Франсиско Ксавьер Лэнг… Долорес Муньос, где ты, Долорес?..»

Он сделал быстрый глоток коньяку и раскрыл раздвижную дверь своего кабинета, словно актер, появляющийся на сцене.

Сцена была уже готова к его выходу. Он небрежно открыл серебряный портсигар и, вынув сигарету, начал ощупывать карманы в поисках зажигалки. Не найдя ее, Лэнг вытащил коробку спичек с маркой ночного клуба «Старк», с трудом закурил и через всю комнату направился к огромному дивану, на котором сидели Энн, Берт Флэкс с женой и какой-то мужчина, лицо которого показалось ему знакомым.

— Ваше лицо мне знакомо, — сказал ему Лэнг. Он осторожно передал Энн полусгоревшую спичку и заметил: — Возьми эту вещь, я только один раз воспользовался ею.

Флэкс, смущенно улыбаясь, встал и протянул руку.

— Здравствуй, красный мерзавец, — приветствовал его Лэнг и только тут понял, что Флэкс представил ему молодого человека, а он не расслышал его фамилию. Низко поклонившись жене Флэкса Бернис, он сказал: — Какая у вас сегодня очаровательная белая шейка, моя дорогая… Это избитая шутка. Напомните мне как-нибудь — я расскажу ее вам полностью.

— Переменить тему! — воскликнул Флэкс.

— В таком случае тебе нужно выпить, — ответил Лэнг. Тупо осмотревшись по сторонам, он заметил специально нанятого на вечер официанта, жестом подозвал его и попросил — Господин полковник, доставьте сюда подкрепление.

Когда тот вторично подошел к ним, Лэнг взял с подноса бокал с коктейлем и подал его Флэксу.

— «Дай крепкое вино тому, кто готовится погибнуть, и тем, кто печалится. Пусть они пьют! Да позабудут они все свои несчастья и нищету». Эта цитата из Экклезиаста, — пояснил Лэнг и схватил Флэкса за руку. — Ты знаешь моего дружка Экклезиаста? Я хочу посоветовать тебе заарканить его в качестве моего преемника. Потрясающий обозреватель. И сам пишет свои выступления.

Флэкс взглянул на Энн, она поднялась с дивана и подошла к Лэнгу.

— Боже милосердный! — воскликнул Зэв. — Как же ты выросла, моя голубка, моя женушка с кислым личиком! А может, у тебя есть сестра-близнец?

— Фрэнк, — сказала она, — я сейчас принесу тебе черного кофе.

Блау часто выступал на собраниях. Случалось иногда, что еще во время выступления он начинал размышлять, рассматривая своих слушателей и мысленно высказывая о них свое мнение. Сейчас его речь в рабочем клубе на Флэтбуш-авеню подходила к концу.

— Мы должны понять, что официальные заявления о причинах голливудского расследования не имеют ничего общего с подлинной целью, которая состоит в том, чтобы терроризировать прогрессивных представителей народа, лишить их возможности общаться с массами с помощью кино, радио и так далее, добиться унификации общественного мнения.

Такую же картину можно было наблюдать в Германии во время захвата власти Гитлером. Несколько известных киноартистов, даже не десять, как здесь, а всего лишь горстка, были публично заклеймены как коммунисты и изгнаны из кинопромышленности. Остальные, опасаясь, что то же самое может произойти и с ними., умолкли. После этого фашисты без труда подчинили себе кинопромышленность и добились того, что она выпускала только продукцию, одобренную министром пропаганды Геббельсом…