Альва Бесси - Антиамериканцы

«Долго ли еще продержится на нем его дорогой костюм? — спросил себя Бен. — Сколько пройдет времени до того, как ему придется заложить свой хронометр и этот серебряный браслет на другой руке?

Хозяева быстро вышвырнут его, как и остальных „недружественных свидетелей“. Как изгнали и его, Бена, когда он вернулся из Испании! (Снявши голову, по волосам не плачут, не так ли, Блау?)

Но почему же ты злорадствуешь по поводу того, что у этого человека не будет больше ни костюма, ни денег? В детстве и юности тебе ведь тоже не приходилось заботиться о хлебе насущном. Отец располагал более чем достаточными средствами. А может, Бен, ты сожалеешь, что порвал с семьей и своим классом и инстинктивно стремился стать пролетарием раньше, чем тебя сделает им сама жизнь?»

В метро Бен купил номер «Уорлд телеграмм» и сунул газету под мышку. Он стряхнул со шляпы дождевые капли и опустил воротник плаща.

«Какой отвратительный вечер!.. Но ты ведь так стремился стать пролетарием! Ты думал, что год бродяжничества и работы сборщиком ягод, две недели, проведенные на заводе Форда до того, как тебя вышвырнули оттуда, потом работа на ферме в долине Салинас превратят тебя в рабочего. Ты думал, что год плавания простым матросом в вонючем полубаке на грузовом пароходе линии Америка — Франция сделают из тебя пролетария».

Подошел поезд. Было 10.45 вечера, и вагон был почти пустой. Бен сел, все еще держа газету под мышкой. «Конечно, — продолжал размышлять он, — в то время, по молодости, ты мог позволить себе быть романтиком. Ты прочитал „Иллюзию мира“ Вассермана и не только был согласен раздать бедным все свое добро, но и поселиться в трущобах. Но вместо этого ты вернулся в ряды буржуазной интеллигенции и превратился в профессионального служащего, на обязанности которого лежало раскладывать по папкам газетные вырезки в архиве газеты „Нью-Йорк уорлд“.

Потом ты поднялся на ступеньку выше и стал помечать для других клерков, что нужно вырезать из газет. Затем началась „блестящая карьера“ Бенджамена Блау: репортер по отдельным заданиям, репортер уголовной хроники, репортер по муниципальным делам и, наконец, специальный корреспондент! Ты быстро продвигался, не правда ли, хотя впоследствии газета „Уорлд“ закрылась и тебе пришлось заниматься случайной работой. Затем ты закрепился в „Глоб тайме“. Ты даже мог бы стать новым Фрэнсисом К. Лэнгом и написать солидный роман об Америке, какого еще не смог написать ни один американский журналист.

Но какого же черта ты сегодня терзаешь себя? Может быть, ты сожалеешь, что давно уже решил, на чьей ты стороне, и все время дрался за интересы тех, чью сторону ты принял?»

Бен внезапно припомнил одно обстоятельство. Он намеревался рассказать о нем своим слушателям и, возможно, рассказал, но вот что при этом забыл подчеркнуть: германская кинопромышленность впоследствии выпускала только порнографические фильмы или фильмы, прославляющие грубое насилие и убийство. День за днем, вечер за вечером немецкий народ глотал эту отраву, тем самым безотчетно подготавливая себя к восприятию человеконенавистнических идей насилия и фашизма и неизбежности войны.

Да, именно так всегда и происходило.

«Но особенно беспокоит тебя сегодня, Блау, — сказал он себе, услышав знакомый шум поезда метро, въехавшего в тоннель под Ист-Ривер, — то, что американский народ не понимает всего происходящего, в большинстве своем равнодушно относится к политике, не проявляет никакой готовности устранить неугодные ему порядки. Тебя тревожит, что у нас нет партии рабочего класса, подобной тем, которые существуют сейчас во Франции и Италии.

А ты, Блау, прямо-таки гений! Если в каком-нибудь явлении существует теневая сторона, можно не сомневаться, что ты первый обнаружишь ее и будешь без конца болтать об этом. Вот поэтому-то ты так часто споришь с товарищами из „Дейли уоркер“ и „Нью мэссис“. Но позволь же, черт возьми, кое-кто из них просто доводит тебя до белого каления! Во всяком явлении они прежде всего находят положительные стороны. Они утверждают, что в любой данный момент знают точное соотношение сил. Черта с два!

Что они делали, когда ты был в армии? Слепо следовали за Эрлом Браудером — вот что! Они проглотили позолоченную пилюлю, которой, как писал Майкл Голд, подавилась бы лошадь. (Ты на эту удочку не попался). Они усиленно болтали о прогрессивном капитализме, который постепенно перерастет в социализм. Они могли даже предсказать день, когда разжиревшие капиталисты заявят: „Ну, хорошо, ребятки, мы уже не в состоянии больше управлять. Беритесь-ка теперь вы“.

Хорошо, но почему ты опять злорадствуешь? Ты хочешь сказать, что один только Блау совершенен. Только Блау знает — может быть, интуитивно, а? — что даст правильная оценка того или иного явления. Вот поэтому-то Блау и может сегодня позволить себе роскошь пессимизма и пораженческих настроений. Так, что ли? (Все дело в том, Бен, что тебе нужна работа!)»

Он заглянул в газету. «Сегодня 7 ноября, и именно этот, именно этот день ты выбрал, чтобы решить, что ты — Ванцетти, живущий в холодной квартире с голыми стенами, окруженный глупыми, бессильными, побежденными людьми! И что только находит в тебе Сью? Она в любую минуту подыщет себе действительно хорошего человека. (Кстати, а что Эллен нашла в тебе?)

7 ноября. Ну и день ты выбрал для своих мрачных размышлений, — с ожесточением подумал Бен. — Годовщина. Сколько уже прошло лет? Тридцать. Вместе с тем и годовщина начала обороны Мадрида. Одиннадцать лет. Двойная годовщина событий, подтвердивших раз и навсегда, на что способен народ, когда он знает, чего добивается, и полон решимости бороться до конца. И этот день ты выбрал для того, чтобы решить, что другой, американский народ никогда не сделает ничего подобного!

Кроме того, кто дал тебе право так пренебрежительно отзываться о людях, которые слушали тебя сегодня? Ты даже заподозрил их в том, что они зашли в зал только укрыться от дождя! А ведь они, чтобы послушать тебя, потратили с таким трудом заработанные гроши. Их привела неоправдавшаяся надежда услышать от тебя что-нибудь полезное. И ты еще так снисходительно относишься к ним! Ты, человек с такими передовыми взглядами, прошедший суровую школу, участвовавший в войне — в двух войнах — и сделавший из них свои выводы? Ты все еще позволяешь себе свысока смотреть на людей, за которых, по твоим словам, борешься».

Блау вздохнул, развернул газету и сразу увидел заголовок:

ЧЛЕНЫ КОМИССИИ ПО РАССЛЕДОВАНИЮ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ КРАСНЫХ ДОПРАШИВАЛИ ИЗВЕСТНОГО ПИСАТЕЛЯ.

«Недорого же нынче стоит Зэв, — подумал он, — если на сообщение о нем отводят всего несколько строчек. Странно! Ведь было время, когда почти любому выступлению или поступку Лэнга или какой-нибудь его дрянной пьесе обязательно посвящалась по меньшей мере полоса».