Альва Бесси - Антиамериканцы

«Поистине потрясающая особенность тюрьмы, — размышлял Бен, сидя в своей камере, — состоит в глубокой пропасти, разделяющей жизнь людей в тюрьме и жизнь людей на воле. Находясь в заключении, вы теряете представление о том, что происходит за тюремными стенами; находясь на воле, вы не можете себе представить, как протекает жизнь в тюрьме.

Пусть вы окружены другими людьми — сотнями людей, — все равно вы не с ними, но в то же время вы не одиноки. Вы встречаете их в тюремной столовой и на прогулке; вы говорите с ними через стену камеры, не видя их; за вами наблюдают другие люди, люди в форме, — и все же ни с кем из них у вас нет ничего общего.

Едва закрываются за вами тюремные ворота, как вас поглощает давящая, дикая, нелепая обстановка, свойственная подобным местам. И все-таки человек сразу же приспособляется. Эта приспособляемость находит свое выражение в попытках заключенных вести себя, как все люди в мрачных шутках, которые они выдумывают, в напускной удали, с которой они бросают фразу: Подумаешь, черт возьми! А что тут особенного?»

Парень в соседней камере стучит в железную стену и просовывает в отверстие у потолка сложенную газету. Отовсюду слышны обрывки разноголосого разговора. Тюрьма гудит, как пчелиный улей, а тут еще радио, установленное на недосягаемом расстоянии, передает легкую музыку и новости дня.

Нереальность обстановки подавляет слабые попытки заключенных сохранить душевное равновесие. Горький юмор надзирателя, ранним утром вручающего вам со словами: «Вот твоя зубная щетка» метлу для чистки параши, забывается за те долгие часы, в течение которых вы сидите или лежите на жестком топчане, пытаясь читать газету или волей-неволей слушая радио: вы ведь не можете ни выключить его, ни выбрать передачу по своему вкусу.

В тюрьме у Бена сняли отпечатки пальцев, заставили его раздеться (причем содержимое карманов переписали, а одежду куда-то унесли), принять душ и надеть синий комбинезон из грубой ткани. В тот же день к нему пришел адвокат. Отправляясь на свидание с ним, Бен должен был пройти через бесконечное количество дверей: дверь камеры, дверь этажа, ворота корпуса и, наконец, две двери в самой комнате свиданий.

Сэм Табачник явился к Бену по вызову организации ветеранов. Он уже знал о его аресте и сообщил, что возьмет его на поруки, если только найдет тысячу долларов, необходимых для внесения залога.

— Ты не знаешь, у кого есть такие деньги? — спросил Сэм.

— У Фрэнсиса Лэнга, — ответил Бен.

Табачник взглянул на него, пытаясь понять, шутит он или говорит серьезно, но Бен тут же добавил:

— Но не звони ему. Я уверен, что это будет напрасно.

Он вспомнил о бывшем партнере брата, адвокате Певнере, и спросил Сэма, не знает ли он его. Сэм отрицательно покачал головой. Да и Певнер, подумал Бен, никогда не даст денег.

— Ветераны уже собирают деньги, — сказал Табачник. — Для этого потребуется дня два-три. Не можешь ли ты подсказать им, к кому лучше всего обратиться?

Бену хотелось поговорить об обвинительном заключении, копия которого была у Сэма, но тот уклонился от этого разговора.

— Нужно сначала вытащить тебя отсюда. Как ты себя чувствуешь?

— Ничего, — пожал плечами Бен. — Только скучновато.

Ему так много нужно было спросить у Сэма, что он не знал, с чего начать, к тому же ему было неудобно затруднять адвоката своими догадками и предположениями. Он хотел, чтобы Сэм позвонил Сью Менкен, но не решился попросить его об этом. Бену хотелось узнать, сколько ему придется ждать до суда, есть ли шансы на аннулирование обвинительного заключения, какие доводы намерен привести адвокат против абсурдного обвинения, на основании которого Бена посадили в тюрьму.

Последнего вопроса они слегка коснулись в разговоре, но Бена не удовлетворил ответ Табачника. По его мнению, обвинения, выдвинутые против него, настолько нелепы и смехотворны, что не составит труда опровергнуть их. Однако Табачник смотрел на вещи не столь оптимистически.

— В обычное время — действительно не составило бы труда. Но не теперь, — возразил он.

— Но ведь это же смешно, — возмутился Бен. — Я не лгал, не лжесвидетельствовал. Красная Армия…

— Конечно, ты не лжесвидетельствовал, — перебил Сэм. — Но если только не удастся избежать суда, нам как раз и предстоит убедить присяжных заседателей в том, что ты сказал правду. Я предчувствую, что главный вопрос будет вовсе не в том, что кто-то, выступая с показаниями перед комиссией конгресса, говорил правду или неправду. Нет. Это будет суд над твоими политическими убеждениями, над тобой как членом коммунистической партии и над партией в целом. И можно не сомневаться, что правительственные органы постараются представить ее присяжным заседателям в самом невыгодном свете.

— Ну что же, — улыбнулся Блау, — вытащи меня отсюда поскорее, и мы постараемся как следует подготовиться.

— Вытащим, Бен, вытащим, — заверил Табачник. — Наберись терпения. Ты пробудешь здесь не больше тридцати шести часов. Ветераны действуют.

— Передай им мое спасибо, ладно?

Сэм кивнул головой.

Подходя к своей одиночке, Бен увидел за решеткой соседней камеры молодого человека с белокурыми волосами и большими голубыми глазами. Поймав его равнодушный взгляд, Бен улыбнулся и поздоровался.

Ему пришлось ждать, пока надзиратель открывал дверь камеры. «Какой абсурд. Освобожденный лев должен сам проситься обратно в клетку, приученный к этому не хуже, чем какая-нибудь подопытная собака Павлова».

Войдя в камеру, он присел на минуту на неудобный металлический стульчик возле такого же стола, прикрепленного к стене, и посмотрел сквозь решетку. Перед ним лежал пустынный выбеленный коридор; вдоль противоположной стены тянулись узкие окна с матовыми стеклами.

Сверху раздался стук. Заключенный из камеры, расположенной этажом выше, упорно выстукивал одно и то же: «Выпустите меня отсюда, выпустите меня, выпустите меня, будьте вы прокляты!..» Но вот он умолк. И тогда Бен услышал стук в стену слева.

— Да, — отозвался он.

Это был блондин из соседней камеры.

— За что ты попал сюда, браток? — спросил голос, такой же невыразительный, как и лицо его владельца.

— Лжесвидетельство, как мне сказали, — ответил Бен.

— Что это такое?

Бен пересел на койку, чтобы быть поближе к стене и не привлечь внимания надзирателя.

— Говорят, что я дал ложные показания правительственной комиссии.

— Комиссии?

— Да. Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности.

Последовала длинная пауза, затем голос сказал:

— Кажется, я читал о тебе. Твоя фамилия Блау?

— Да.

Наступило еще более долгое молчание.

— Ты действительно врал? — донеслось наконец из-за стены.