Альва Бесси - Антиамериканцы

Благодаря своей вере Линч был ближе к правде, чем Лэнг, созерцавший мир глазами простого смертного. Всепрощающими глазами? Или грешными глазами смертного? Мои глаза видели славу. И что из того, что магометане действительно носили на своем обмундировании изображение «Святого сердца Иисуса» или «Сердца Марии»? Разве это делает правду неправдой? «И в небе, и в земле сокрыто больше, чем снится вашей мудрости, Горацио».

Лэнг полетел по диагонали через Гудзон на аэродром, машинально направив самолет против ветра. Он знал эту местность на память и не нуждался в карте.

«А почему бы не повернуть на сто восемьдесят градусов и не полететь в сторону моря? Как далеко можно было бы забраться? Горючего хватит на три часа. Ты, пожалуй, залетел бы туда, откуда нет возврата. А тебе этого хочется? И да и нет. Ты хотел бы оказаться в положении, когда легче умереть, чем жить, но ты не можешь сделать этого сознательно. Ведь сказала Энн: „Ты повесишься, Иуда ты или нет. Ты пошел по такой дорожке, что в конце концов покончишь с собой“».

— Чепуха! — воскликнул Лэнг.

— Нет, не чепуха! Как это? «Не поминай имя господа всуе… Не нарушай супружеской верности… Не давай ложных показаний против своего ближнего…» Кто мой ближний? Блау?

Лэнг пересек побережье Нью-Джерси и начал снижаться. «Ты боишься высоты, Лэнг», — сказал летчик-инструктор. «Я буду молиться за вас», — пообещал Линч.

Лэнг подошел к аэродрому на высоте в тысячи футов и стал искать глазами конус-ветроуказатель. Все было так же, как и во время его взлета. Как-то он видел фильм под названием «Только у ангелов бывают крылья». Существуют добрые и злые ангелы. Искушение исходит от злых ангелов.

«Кто же мой злой ангел? — спросил себя Лэнг в тот момент, когда он, убрав газ, начал заходить на посадку. — Блау?»

«Нынешняя атмосфера, сам воздух чем-то напоминает то, что происходило в 1919 году, в дни палмеровских налетов», — подумал Бен, когда они с Эллен ехали к Лео на воскресный обед. «Мамы не будет», — предупредила Белла. Мать часто гостила то у одной семьи, то у другой и теперь жила у Стеллы.

«С самого начала финской войны в воздухе носится что-то тревожное. Это чувствуется всюду, куда бы вы ни пошли. Вы сталкиваетесь с этим в самых невероятных местах, обнаруживаете в собственном доме», — продолжал размышлять Бен, поглядывая на сидящую рядом Эллен.

Эллен старалась казаться рассеянной. Она рассматривала рекламные плакаты на противоположной стене вагона, но делала это только для того, чтобы не разговаривать с Беном. Она все еще сердилась. «Что ж, — подумал он, — пусть остынет». Ему трудно объяснить происходящее даже ей. А если не можешь объяснить что-то своей собственной жене, то что говорить о других… Повторялась та же история, что и во время заключения пакта, только на этот раз кампания была значительно сильнее.

Объяснить? Но что? Советско-финскую войну или то, что произошло за неделю до этого? Определенные круги старательно разжигали истерию за границей и внутри страна. Это ясно понимали те, кто хорошо разбирался в событиях. Однако это не делало яд менее смертоносным. И самым странным казалось то, что лишь немногие, не исключая и рабочих, проявлявших в других случаях высокое классовое сознание, понимали происходящее.

Эллен взглянула на Бена, и они улыбнулись друг другу. Он взял ее руку и крепко сжал.

— Ты простила меня, мама?

Эллен вздохнула.

— Но ты же убежден, что ничего плохого не сделал.

— В таком случае я прощен!

Эллен засмеялась и, не выпуская его руки, снова стала разглядывать рекламные плакаты.

«Все это, безусловно, глупо, — вернулся Бен к своим размышлениям, — но симптоматично для нашего времени».

В тот год, когда они поженились, им было все труднее и труднее сводить концы с концами. Прямо или косвенно, но их положение осложнялось еще и тем, что люди не находили никакой связи между так называемым нападением на Финляндию и полным затишьем на Западном фронте, хотя Англия и Франция объявили войну Германии сразу, как только Гитлер напал на Польшу.

Коммунисты и их единомышленники стали непопулярны. Газетные писаки и радиокоментаторы неистовствовали. Мэр Нью-Йорка Ла Гардиа возродил давным-давно бездействовавший специальный отдел нью-йоркской полиции по борьбе с прогрессивным движением. Сократилось число заявок на ораторов от редакций журнала «Нью мэссис» и газеты «Дейли уоркер». Повсюду шло преследование прогрессивных элементов.

Бену, Эллен и ребенку теперь по целым неделям фактически приходилось жить на те двадцать долларов, которые каждое воскресенье приносил Джек Гросс на содержание маленькой Стеллы. Потом, когда Гросс открыл свою контору, в которой работало уже несколько бухгалтеров, он увеличил эту сумму до тридцати долларов.

Иногда, выкраивая время между подготовкой статей для «Мэссис», «Дейли» и других изданий, между лекциями в рабочей школе и остальных местах, Бен зарабатывал до шестидесяти долларов в неделю. Зато в следующие две он приносил только по пятнадцати. Его тяготило это положение, и в то же время он находил ему оправдание. Он не потерпел бы никаких упреков по своему адресу.

«Все, что мы предсказывали, — думал Бен, — сбылось. Мы говорили, что, если Испания падет, начнется вторая мировая война, и она началась через шесть месяцев после того, как был предан Мадрид».

— Забудь это, милый, — сказала она с улыбкой, но Бен почувствовал, что ее улыбка ничего не означает, так как он не мог ответить на ее невысказанный вопрос: «Когда ты найдешь работу, которая обеспечила бы тебе устойчивый заработок?» Удивительно, как абсолютно безу< пречные отношения могут стать натянутыми под влиянием политических и экономических причин. Но следует ли удивляться этому? Вспомним семью Вильямсонов.

Неделю назад, когда только на деньги Джека Гросса они смогли купить необходимые продукты, между Беном и Эллен произошел крупный скандал. Кончилось тем, что Бен хлопнул дверью и ушел.

Он опомнился только в баре на Сэндс-стрит за стаканом виски, которое вообще-то не любил. Сидевшая неподалеку девица повернулась к нему и спросила:

— Скучно, милый?

Бен взглянул на нее. Совсем еще юная особа — не старше шестнадцати лет. Даже обильные румяна не могли скрыть ее возраст. Он вспомнил о девушке, с которой познакомился в кафе на Рамбла де лос Флорес в Барселоне два года назад.

— А кому не скучно? — отозвался Бен.

— Тебя не понимает жена?

— Слишком хорошо понимает. Вот потому-то я и сижу здесь один на один со своей грустью.

— Единственно, что тебе нужно, это хорошо провести время, дорогой.

— Это привело бы меня в еще более грустное настроение, — ответил Бен, глядя в свой пустой стакан, и девице стало ясно, что с ним у нее ничего не выйдет. Она поднялась и направилась к выходу.