Михайло Пантич - Старомодная манера ухаживать [Авторский сборник]

Я вошел. Утробу церкви размером с футбольное поле окружали разной высоты полуразрушенные стены. На противоположной стороне возвышалась каким-то чудом уцелевшая башня. Кровли не было, из церковного ковчега было видно небо, идеально черное, абсолютно равнодушное, алтарь зиял пустотой, распятия не было. Я стоял в бывшем храме, один, чувствуя — надо что-то произнести, но в голову ничего не приходило. Час или два спустя — время словно остановило свой бег — я вернулся в гостиницу.

Утром, когда еще и не рассвело как следует, мой беспокойный сон прервал телефонный звонок. Тамара, как я ее называю. Едва услышав ее, я моментально забыл о своих снах, запомнив только, как под ногами у меня путался кот, в то время как из огня, вспыхнувшего после какой-то бомбежки, оттуда, из глубины, из черной ночной крови, какой-то невидимый голос вещал мне о чем-то, и я не понимал его, и у меня осталось только впечатление, будто я, внезапно разбуженный, не запомнил что-то очень важное.

— Как добрался? — спросила она и, не дожидаясь ответа, добавила: — Извини, вчера не успела тебе звякнуть, один удар за другим, дело затянулось.

— Что случилось? Наверное, пора бы уже и рассказать мне.

— Эти глупые смерти! Похоронила мужа, а через два дня маму. Несколько дней тому назад, когда я тебе звонила, Томас был при смерти, я чувствовала себя страшно одинокой, не с кем, кроме тебя, было поговорить. Вспомнила про знакомого в немецком посольстве, там, у нас, он сказал, что сможет оформить тебе визу. И я попросила его… Наутро Томас умер, второй инфаркт, потом последовали неприятные процедуры, надо было сообщить его дочерям от первого брака, потом церемония, потом похороны. Я думала, свалюсь. Смерть здесь не такая, как у нас, без слез, без причитаний, чистый, холодный протокол. Представь, одна из дочерей не пожелала из-за этого прервать отпуск, сообщила, что приедет позже, когда найдет время, и вот только я вздохнула, обрадовавшись, что увижу тебя, как позвонил отчим, мама умерла за завтраком, кровоизлияние в мозг. Я бросилась к ним, это недалеко отсюда, километров двадцать, практически пригород, и вот вчера похоронили, так что теперь могу с тобой встретиться. Боялась, что ты уедешь.

— Я не уехал.

— Отлично. Через час буду у тебя, соберись и жди меня. И не вздумай уйти.

И она на самом деле пришла. Я дожидался ее в холле гостиницы, сидя в кресле напротив входа, поэтому увидел, как минут через пятьдесят после нашего разговора она вышла из такси, выпрямилась и уверенным шагом, в идеальном черном костюме, с волосами, собранными в хвост, что делало ее намного моложе, направилась к широким стеклянным дверям. Я почувствовал, как зачастил мой пульс, ее появление никогда не оставляло меня равнодушным, напротив. Я остался сидеть — на всякий случай. Когда она вошла, портье поклонился ей. Она огляделась, заметила меня и направилась к креслу. Выглядела она, как всегда, неотразимо, как богиня, не оставляющая никакой надежды простым смертным, каким я и был. Поверьте, все взгляды — а в холле гостиницы было весьма оживленно — словно по велению свыше, словно по приказу, обратились к ней. Хотя и не в лучшие свои годы (надо сказать, я никогда не понимал точного значения этих слов — лучшие годы ), та, которую я называю Тамарой, умела подчинять себе людей.

— Привет, — воскликнула она, — наконец-то! Спасибо, что приехал.

Поцеловала (пятидесятилетняя девочка, что ходит по проволоке), приподнявшись на цыпочки, воздух над моим правым плечом и обняла. Всего на мгновение я уловил под каким-то дорогим парфюмом ее подлинный запах, и этого в самом деле хватило, чтобы я моментально понял, чего ради стоило примчаться в Гамбург.

— Вот, — промолвил я. Не умею я правильно вести себя во время расставаний и встреч.

— Хорошо, когда есть человек, на которого можно положиться. Смею заметить, ты не очень изменился, разве что прибавил пару килограммов.

— Это от кошачьего питания…

— То есть?

— Оно очень вкусное, делают из лучших сортов рыбы. Плюс витамины, естественный цвет и запах.

— Ну да. Этот твой юмор, ты всегда был склонен к преувеличению.

— Нет, на самом деле. Однако я думаю, после всего, что случилось, ты не захочешь разговаривать о кошках и их питании.

— Думаешь, я не в себе? После смерти и в самом деле не о чем разговаривать, слишком тяжело это дается. Потому как что ни скажешь, все не имеет смысла.

— Разговоры всегда бессмысленны.

— Не всегда, но в такой момент абсолютно, совершенно бессмысленны. Давай уйдем отсюда.

Она подошла к стойке, расплатилась по моему счету, для нас вызвали такси. Через три минуты мы стали участниками немецкого идеального дорожного движения. По дороге к ее дому, расположившемуся где-то на окраине, мы в основном молчали. Только на одно мгновение наши взгляды встретились. Мы улыбнулись и продолжили рассматривать друг друга. Да, я хотел вам сказать, что глаза — первейшее чудо мира, что бы вы об этом ни думали. Люди бывают такие и сякие, старые и молодые, симпатичные и неприятные, уродливые и красивые, но некрасивых глаз не бывает, все глаза в этом мире прекрасны, вы это поймете, если хоть немного всмотритесь в них. Да-да, есть невозможные люди, такие, что зияют, как черные дыры, что засасывают нас своей негативной энергетикой, бывают и с невыносимым запахом, но глаза к этому не имеют никакого отношения, все глаза обладают своим собственным неповторимым сиянием, надо только повнимательнее заглянуть в них.

— Приехали, — сказала она. — Вот здесь я живу.

Мы вошли в просторный сад, с большой виллой в глубине. Она открыла дверь и включила свет, мы сняли пальто.

— Что ж, добро пожаловать! Можешь оставаться сколько хочешь, твоя комната на втором этаже. Отдохни, потом побудь немного со мной. Мне сейчас очень важно побыть с кем-то, точнее — побыть с тобой. Понимаешь?

— Здесь у тебя хорошо.

— Томас умел обращаться с деньгами… Но не с алкоголем, — добавила она после короткой паузы.

— Он пил?

— Если это называть именно так, а не замедленным самоубийством. На самом-то деле пить он не умел, настоящий германский дух, упрямство, решительность, прилежность, точность, и когда он получил все, что хотел, то не знал, что со всем этим делать. Все закончилось совершенно бездарно: первая утренняя рюмка, вторая утренняя рюмка, потом, в течение дня, бессчетное множество третьих, плюс пиво в неограниченных количествах, чтобы утолить жажду…

Она остановилась, но только для того, чтобы через несколько секунд продолжить:

— Знаешь, хотеть что-то получить — это бывает так по-разному…

Опять повисла пауза.

— Я думаю, это относилось и к вашему союзу?

— Наверное, хотя я не сказала бы, что мы жили плохо. Да и Томас стал для меня не самым плохим выбором, после второго развода я просто не знала, куда деваться. Кроме того, мама тоже здесь жила, старела, так случилось, что я когда-то была не нужна ей, а теперь она во мне нуждалась, все со временем перевернулось. Томас все понимал… Ну, скажи, что делать женщине в мои годы, у которой два бездетных брака с алкоголиками за плечами и такая замечательная профессия как преподаватель литературы, в наше идиотское время, в нашей ужасной стране, разве я могла там работать, а?