Горан Петрович - Поймай падающую звезду

На этот раз на корабле Охеды мораль хворала, экипаж не был исполнен энтузиазма. Перечисляются различные причины колебаний и опасений испанских моряков, возникших по пути в Индию. «Погибель первого поселения на Антильских островах, города, основанного Колумбом, давшим ему имя королевы, и уничтоженного отважным индейским племенем, стало одной из главных причин, которые подпитывали трусость. Говаривали, что призраки отцов-основателей, людей развращенных придворной службой, потому не слишком мужественных, скончавшихся от голода и лихорадки, приветствовали путешественников, прибывавших на своих хрупких, потрепанных каравеллах, завернувшись в плащи, скрывая лицо под широкими полями шляп и неустанно блуждая по улицам города. А если кто-то из куражливых живых, какой-нибудь амбициозный юнец из Эстремадуры или ветеран сражений с итальянцами, приближался к этим теням, собравшимся внизу, то они вздымали руки, распахивали плащи и с церемониальной и учтивой вежливостью демонстрировали свои кости и гладкие черепа».

Поскольку капитаны двух экспедиций поссорились в самом начале и отправились разными маршрутами, текст рассказывает только об одном флоте, под командованием Охеды. Добравшись до Антильских островов, Охеда на короткое время останавливается у Испанского острова (ныне Гаити), после чего отправляется дальше по Карибскому морю, к заливу Ураба. Но во время пребывания на Испанском острове на всякий случай разделяет флот: два корабля с полутора сотнями вооруженных матросов, провизией и лошадьми он оставляет под командованием единственного «интеллигента» экспедиции, адвоката Мартина Фернандеса де Энсисо, приказав ему позже последовать за собой. Однако Охеду преследуют неприятности: бурное море, бунт на корабле, вынужденная остановка на Кубе. Тут пути капитана и адвоката расходятся. В то время, как Энсисо направляется к заливу Ураба, след Охеды теряется между Ямайкой и Испанским островом, на который он хотел вернуться.

Известий о капитане нет, и на корабле, которым командует нерешительный Энсисо, возникает смута, достигшая апогея в момент, когда в бочке, плывущей по морю, матросы обнаруживают слепого человека. Они узнают этого оборванца. На Испанском острове он умолял сначала Охеду, а потом и Энсисо, взять его с собой, но они отказались сделать это. Бедно одетый высокий блондин с мечом за поясом заявляет, что его имя — Васко Нуньес де Бальбоа. Падре лас Касас, который в своих анналах не высказывает особой симпатии к конкистадорам, описывает его как «рассудительного, готового к услугам, прекрасно относящегося ко всем, обладающего прекрасными манерами и симпатичного». И эта цитата священника тоже подчеркнута.

Несостоявшийся капитан Энсисо поначалу впал в бешенство и пригрозил слепому путешественнику высадить его на ближайшем необитаемом острове. Однако таковой им никак не попадался, и у Энсисо было время поразмыслить. Он решил принять слепого в команду, поскольку ему были нужны именно такие люди, решительные и добросердечные, каким и был этот чужак тридцати лет от роду.

Уроженец Эстремадуры, родившийся в обедневшей рыцарской семье, Нуньес де Бальбоа в юности служил у некоего деревенского дворянина в Могере (этот город знаком мне по родившемуся там поэту Хуану Рамону Хименесу), но вскоре кабинетная работа у старика ему надоела, и он записался в морскую экспедицию Родриго де Бастидаса, который в 1500 году отплыл из Кадиса (пристань которого я вижу из своего окна) и продвинулся на сто миль дальше Колумба, до залива Ураба. Экспедиция Бастидаса, как и многие другие, завершилась бесславно. Он утопил свои корабли, изъеденные червоточиной, а экипаж едва спасся, добравшись до Испанского острова. Там Нуньес де Бальбоа попытался скрасить существование, основав сельскохозяйственное имение, но влез в долги, с которыми так и не смог рассчитаться, и потому вынужден был бежать из островной колонии. Никто не захотел принять его на борт кораблей, отправлявшихся в Испанию или в новые экспедиции к Твердой Земле, потому что королевский указ, изданный в метрополии, запрещал делать это в отношении должников. Кстати, ростовщики и адвокаты так быстро размножились в новых колониях, что судебные процессы парализовали любого рода деятельность, и некоторое время спустя новый указ из метрополии запретил в Индиях адвокатскую деятельность.

Выходит так, что Нуньес де Бальбоа шагнул в историю, выйдя из бочки. Это мне нравится, все тут сходится. Его забавное имя не сходило с моих уст однажды вечером в Мадриде, в далеком 1983 году. Иногда случается так, что книга сильно увлекает вас, удваивая сознание, и вы словно читаете двойной текст: напечатанные строки и одновременно между ними — собственный рассказ. Вспоминаю, как я произносила мадридскому таксисту «нуньес де бальбоа» и при этом смеялась над собой, словно ошиблась или неловко пошутила, ожидая при этом, что таксист отзовется на шутку: губное «б», затем носонёбное «л» вместе со следующим «б» взрываются на моих губах, как петарда или проколотый пузырь. И в самом деле вижу перед собой пузыри и детишек. Я еще не знаю, что Нуньес де Бальбоа — имя собственное, точнее, двойная фамилия. Мой испанский в то время был весьма скудным: в разговоре я оперировала несколькими основными словами, а понимала его, опираясь на интуицию и внятные ассоциации. «Ниньо» значит «ребенок», а буква «с» в окончании слова указывает на множественное число: поначалу я представляла себе каких-то детей, которые, судя по ономатопее второго слова, протыкают воздушные шарики. Наконец, воображение сводит все это к образу озорника, который устраивает бучу на ровном месте.

Таксист беспрекословно воспринял названный мною адрес, а я во время поездки повторяла про себя топоним, вызвавший у меня приступ веселья. Поездка была короткой, я и представить себе не могла, что улица Нуньес де Бальбоа была в самом центре, в прекрасной части старого города, неподалеку от гостиницы «Италия», в которой я поселилась, на Гран Виа.

Я вхожу в величественное здание с подъездом, отделанным темным мрамором, и старинным лифтом из кованого металла — все это говорит о былом величии Мадрида и заставляет принять серьезный вид.

Я отправилась на ужин к дипломату из посольства Югославии. Это приглашение удивило: мне только что исполнилось двадцать шесть, и это была моя первая служебная командировка. Я приехала в Мадрид, чтобы отыскать следы великого писателя и подобрать место для установки мемориальной доски, а учреждение, в котором я работаю, вне всякого сомнения пользуется авторитетом в государстве. И все-таки от моего внимания не укрылось: авторитет учреждения стал не единственной причиной приглашения к дипломату. Я ему понравилась. Он подтвердит эту догадку позже в официальном письме, в конце которого приписал: «Мне приятно видеть молодежь, которая знает, каким путем ей следует идти. Предполагаю, вы станете кем-то и чем-то». Эта приписка тоже удивила меня, а также позабавила. В устах карьерного дипломата это «кем-то и чем-то» означало как минимум директора, управляющего или что-то похожее, а я в принципе не желала меняться: правда, я уже выпустила два стихотворных сборника, однако вела неформальный образ жизни, можно сказать, богемный, и всего лишь за полгода до поездки в Мадрид моталась автостопом по Европе.