Герман Мелвилл - Пьер, или Двусмысленности

– Так я нынче поступлю и с тобой. Несмотря на то что могучая плоть, пред которой ты – всего лишь слабая копия, давно покоится на невзрачном церковном кладбище и хотя – видит Бог! – и одного твоего клочка достаточно, чтобы удовлетворить любое расследование, вот уж во второй раз я вижу, что гибель твоя неизбежна, а я, как тебя сожгу, помещу прах твой в ту великую погребальную урну, что зовется бескрайним небесным эфиром! Да будет так!

Маленький язычок огня лизал дрова в камине, разожженном, чтобы очистить воздух в комнате, которая долго стояла запертой; он уж превратился в еле заметную горстку пылающей золы. Разломав и расколов потускневшую золоченую картинную раму, Пьер положил четыре куска рамки на угли; и, когда сухое дерево разгорелось, он скатал холст в свиток, связал его узлом да швырнул в жаркое, весело потрескивающее пламя. Пьер стойко наблюдал за тем, как послышался первый треск сжигаемого полотна и побежали по нему первые черные пятна, как начал разматываться – под влиянием жара – узел, коим он завязал картину, как на одно неуловимое мгновение различимый сквозь дым и пламя, извивающийся портрет мученически взглянул на него в немом ужасе, умоляя о спасении, и затем, подхваченный широким языком яркого пламени, исчез навсегда.

Подчиняясь внезапному невольному порыву, Пьер быстро окунул руку в пламя, спасая молящее лицо, но так же быстро отдернул ее обожженной, в тщетном усилии схватившей пустоту. Его обожженная рука почернела, но он оставил сие без внимания.

Он бросился к сундуку и, схватив в охапку многочисленные пакеты семейных писем да множество памятных бумажных свертков всех сортов, зашвырнул все это, одно за другим, в огонь камина:

– Это, и это, и это! Тебе, огонь, я бросаю свежие трофеи; уничтожь все мои воспоминания одним дуновением!.. Так, так, так… пламя опускается все ниже, ниже, ниже; вот все и кончено и стало золой! С этих пор изгнанник Пьер не имеет ни родителей, ни прошлого, и с этого времени его будущее – одна неизвестность, с этой поры дважды лишенный наследия Пьер непоколебимо и навеки стоит на своих ногах… свободный творить свою волю да идти своим путем до конца, каким бы он ни был!

В лучах того же заката Люси неподвижно лежала у себя в комнате. Раздался стук в дверь, и открывшая Марта увидела решительное лицо миссис Глендиннинг, которая вновь обрела свое самообладание.

– Как себя чувствует твоя молодая госпожа, Марта? Могу я войти?

Но она не собиралась дожидаться ответа и, едва выдохнув последние слова, отстранила служанку и решительно вошла в комнату.

Она присела у постели и увидела открытые глаза, но сжатые и помертвевшие губы Люси. Внимательно и пытливо она всматривалась в девушку одно долгое мгновение, затем бросила быстрый, пораженный ужасом, взгляд на Марту, словно ища основание для некой мысли, от коей бросало в дрожь.

– Мисс Люси, – сказала Марта, – вот ваша… к вам пришла миссис Глендиннинг. Поговорите с ней, мисс Люси.

Словно будучи брошена в беспомощной позе некоего последнего пароксизма горя, что вдруг ее отпустил, Люси лежала на постели не в обычной позе, а как-то вкось, утопая в горе белых подушек, кои подпирали ее безжизненное тело, да укрытая столь тонким покрывалом, словно ее отягощал неподъемный сердечный груз и ее белое тело не смогло бы выдержать веса даже еще одного перышка. Подобно тем статуям из белоснежного мрамора, коих драпируют различными тканями, подобно тому, как волны морские обволакивают затонувшую статую, так и тонкое покрывало окутывало Люси.

– К вам пришла миссис Глендиннинг. Вы поговорите с ней, мисс Люси?

Бескровные губы шевельнулись и дрогнули на мгновение, а затем вновь сомкнулись, и девушка побледнела еще больше.

Марта принесла успокоительные средства и, когда закончила хлопотать возле своей госпожи, отозвала леди в сторону и прошептала:

– Она ни с кем не говорит; она не говорит и со мной. Доктор только что ушел – он был у нас уже пять раз этим утром – и прописал ей полнейший покой. – Затем, указывая на прикроватную полку, добавила: – Видите, что он оставил – простые успокоительные. Покой – вот лучшее лекарство для нее сейчас, сказал он. Покой, покой, покой! Ох, благодатный покой, разве он когда-нибудь посетит нас?

– Миссис Тартан уже написали? – прошептала леди.

Марта кивнула.

Миссис Глендиннинг направилась к выходу, сказав, что каждые два часа будет присылать слуг, чтобы справляться о состоянии Люси.

– Но где же, где ее тетушка, Марта? – она воскликнула громко, остановившись у двери, в изумлении быстро обводя глазами комнату. – Конечно, конечно, миссис Лэниллин…

– Бедная, бедная старая леди, – плачущим шепотом ответила Марта, – она сражена горем Люси; она вбежала к ней, кинула один взгляд на ее постель да так и повалилась на пол замертво. У доктора сегодня было две пациентки, леди… – Служанка посмотрела на постель, и нежно проверила пульс Люси, пытаясь определить, бьется ли он еще. – Увы! Увы! Ох, змея! Змея! И как мог ужалить такое прекрасное сердце! Адское пламя будет для него чересчур холодным, проклятый!

– Типун тебе на язык! – закричала миссис Глендиннинг полузадушенным шепотом. – Не тебе, прислуге, бранить моего сына, будь он хоть Люцифер, горящий в огне преисподней! Следи за манерами, шлюха!

И она покинула комнату, преисполненная непоколебимой гордости, оставив Марту ужасаться немыслимой злобе столь красивой женщины.

Уже смерклось, когда Пьер подъехал к фермерскому дому Ульверов в карете, принадлежащей постоялому двору «Черный лебедь». Он встретил свою сестру на крыльце, в шляпке и закутанную в шаль:

– Ну что, Изабелл, все готово? Где Дэлли? Я вижу два дорожных чемодана, совсем маленьких, крохотных. До чего же мал сундук с добром отверженных! Повозка ждет, Изабелл. Все готово? И ничего не забыли?

– Нет, Пьер, разве что сам отъезд отсюда… но я не буду об этом думать, все решено.

– Дэлли! Где она? Пойдем за ней, – сказал Пьер, хватая Изабелл за руку и быстро оглядываясь.

Он почти силком втащил ее в слабо освещенную прихожую, затем выпустил ее руку и прикоснулся к затвору на внутренней двери; а Изабелл задержала его руку, словно хотела его удержать да сперва предупредить о чем-то, что касалось Дэлли, но вдруг замерла сама; и, в изумленье указывая на его правую руку, казалось, на миг почти отшатнулась от Пьера.

– Это пустяк. Я не пострадал, это всего лишь легкий ожог, просто-напросто случайный ожог, что я получил этим утром. Но это что такое? – добавил Пьер, поднимая свою руку выше. – Копоть! Сажа! Все от того, что мы уезжаем в темноте, будь солнечный свет, и я бы заметил это. Но я не испачкал тебя, Изабелл?