Герман Мелвилл - Пьер, или Двусмысленности

Пьер обнял сестру, дрожа; она прижалась к нему; он прошептал ей несколько слов на ушко влажным шепотом.

Девушка не шевельнулась, перестала дрожать, только обняла его крепче, с невыразимой странностью пылкой любви, новой и непостижимой. По лицу Пьера прошла быстрая ужасная гримаса, открывавшая его истинные чувства; он осыпал ее жгучими поцелуями, крепче стиснул руку, не позволяя пройти ее сладкой и пугающей покорности.

Затем они немного повернулись, оставаясь на том же месте, и еще крепче обвились друг вокруг друга да так и замерли в очарованном молчании.

Миссис Глендиннинг вошла в свою комнату; пояс ее платья ослаб.

– И этакую проклятую подлость я произвела на свет! Теперь злые языки всего графства замолотят: «Поглядите-ка на подлеца, сына Мэри Глендиннинг!» Подлец! Виноват дальше некуда, а я-то думала, что он полон простодушия и нежнейшего послушания мне. Этого не может быть! День померк! Если это в самом деле случилось, значит, я сошла с ума, и мне лучше замолчать да не разгуливать здесь, где из-за каждой двери меня могут слышать… Мой единственный сын женился на неизвестной… девчонке! Мой единственный сын пренебрег самым святым обетом о помолвке, принесенным публично, – и все графство знает это! Он носит мое имя – Глендиннинг. Я отрекаюсь от этого имени; будь оно как это платье, я бы сорвала его с себя, разорвала в клочья и сожгла, чтоб оно обратилось в золу!.. Пьер! Пьер! Вернись, вернись и дай мне слово, что ничего этого не было! Этого не может быть! Постойте-ка, я позову слуг и узнаю, так ли это.

Она в неистовстве задергала сонетку и вскоре услыхала в ответ деликатный стук в дверь.

– Войди!.. Нет, постой… – Она набросила на себя шаль. – Войди. Стань здесь и подтверди мне, ты, смельчак, что мой сын заходил сегодня в сей дом этим утром и встретил меня на лестнице. Смеешь ты подтвердить это?

Дэйтс стоял в смущении – весь ее вид умолял его подтвердить обратное.

– Скажи мне! Найди свой язык! А не то я найду мой да ужалю тебя сама! Скажи это!

– Моя дорогая госпожа!

– Я сейчас не твоя госпожа! Ты сейчас мой владыка – если ты скажешь, что все верно, ты прикажешь мне броситься в объятия безумия… О, подлый мальчишка!.. Ты же прочь с глаз моих!

Миссис Глендиннинг захлопнула за ним дверь и стала быстрыми и растерянными шагами мерить комнату. Она остановилась только, чтобы резко задернуть шторы и погасить лучи солнца, кои лились в два окна.

Новый – непрошеный – стук в дверь. Она открыла.

– Моя госпожа, его преподобие ждет внизу. Я бы не побеспокоил вас, но он настаивает.

– Проводи его ко мне.

– Сюда? Сейчас?

– Ты слышал меня? Позволь мистеру Фолсгрейву подняться ко мне.

Как будто предварительно получив от Дэйтса отеческое предупреждение, что миссис Глендиннинг пребывает в необузданной ярости, священник переступил порог ее комнаты с самой неодобрительной, но честной миной и в тревоге, причины коей он еще не ведал.

– Садитесь, сэр; постойте, закройте дверь и замкните на замок.

– Мадам!

– Ладно, я сделаю это. Садитесь. Видели вы его?

– Кого, мадам?.. Господина Пьера?

– Его!.. Ну, живо!

– Вот о нем я как раз и пришел поговорить, мадам. Он нанес мне самый неожиданный визит прошлой ночью – в полночь!

– И ты обвенчал его?.. Будь ты проклят!

– Нет, нет, нет, мадам, об этом я ничего не знаю… я пришел рассказать вам новости, но ваши ошеломляющие известия предупредили меня.

– Я не прошу прощения за свои слова, но выражаю вам свое сожаление. Мистер Фолсгрейв, мой сын, будучи, что общеизвестно, помолвлен с Люси Тартан, тайно женился на какой-то другой девушке – на какой-то шлюхе!

– Невозможно!

– Истинная правда, как то, что вы сидите передо мной. Неужели вы ничего об этом не знаете?

– Ничего, ничего не знал – ни единой крупицы – до последней минуты. И на ком же он женился?

– Да на шлюхе, говорю же вам!.. Я не леди сейчас, бери глубже – женщина! Возмущенная женщина со смертельно раненной гордостью!

Миссис Глендиннинг быстро отвернулась от Фолсгрейва и снова стала мерить шагами комнату в прежнем неистовстве, полностью равнодушная к любому присутствию посторонних. Подождав какое-то время паузы, но тщетно, мистер Фолсгрейв осторожно приблизился к ней и с глубочайшим уважением, почти раболепием, сказал:

– Это час вашего горя, и, признаюсь, мое присутствие как священника сейчас не даст вам никакого утешения. Позвольте мне теперь удалиться, я возношу за вас самые горячие молитвы, чтобы вы обрели хоть немного покоя до того, как солнце, кое сейчас стоит высоко в небе, ушло с небосклона. Присылайте за мной в любое время, когда у вас во мне возникнет нужда… Могу я сейчас удалиться?

– Убирайся! И позволь мне отдохнуть от твоего вкрадчивого жеманного голоса, который позорит мужчину! Убирайся, ты, беспомощный и бесполезный! – Миссис Глендиннинг мерила комнату быстрыми шагами и быстро бормотала про себя: – Так, так, так, так, теперь я вижу это яснее, яснее – ясно, как день! Мои первые смутные подозрения не солгали мне!.. слишком верные подозрения! Да, шитье! Это было на кружке шитья! Тот крик! Я помню, как он бесстыдно глазел на ту девчонку! Он не пожелал говорить о ней со мной, когда мы возвращались домой. Я попрекнула его молчанием; он отделался от меня ложью, ложью, ложью! А, он женился на ней, на ней, на ней! – возможно, да. И все же… и все же… как это может быть?.. Люси, Люси… я видела, как он после всего этого смотрел на нее так, будто готов умереть ради нее и спуститься ради нее в ад, где ему самое место!.. О! О! О! Из-за одного большого порыва сладострастия так безжалостно оборвалась прекрасная череда потомков столь высокого рода! Смешать благороднейшее вино с грязной водой из плебейской лужи и превратить все это в неудобоваримую бурду!.. О змея! Знай я наперед, кого ношу в своем чреве, я бы совершила самоубийство и убийство одним махом!

Третий стук в дверь. Она открыла.

– Моя госпожа, я думаю, вы должны об этом знать, это вот просто накладные расходы, но я еще не выполнял никаких указаний.

– Кончай свое бормотание!.. Что это?

– Простите, моя госпожа, я отчего-то думал, что вам об этом известно, но вы не знаете.

– Что это там за каракули ты держишь в руке? Дай мне.

– Я пообещал своему молодому господину не отдавать вам это послание, моя госпожа.

– Тогда я вырву его у тебя, и ты будешь невиновен… Что? Что? Что?.. Он точно спятил!.. «Милый старый приятель Дэйтс…» Что? Что?.. Спятил – и веселится!..сундук?…одежда?…повозка?…он хочет их? Вышвырни ему их из окна его спальни! И даже если он стоит внизу, вышвырни вниз! Уничтожь всю комнату. Порви на куски ковер. Клянусь, он не оставит ни малейшего следа в этом доме… Вот здесь! На этом самом месте – здесь, здесь, где я стою, – он мог стоять; да, он завязывал мне ленты туфелек здесь; здесь слизь! Дэйтс!