Роальд Даль - Еще одни невероятные истории

И вдруг в руке моего пассажира оказался черный кожаный ремень.

— Видел такой где-нибудь раньше? — спросил он; у ремня была латунная пряжка с необычным орнаментом.

— Ой! — удивился я. — Это же точно как мой. Да это действительно мой! Где ты его взял?

Он ухмыльнулся и покачал пряжкой из стороны в сторону.

— Конечно, из твоих брюк.

Я схватился за свой ремень, вернее — попытался схватиться.

— Ты хочешь сказать, что снял его с меня, пока я вел машину? — изумился я.

Он кивнул, не спуская с меня своих маленьких крысиных глазок.

— Это невозможно, — твердо сказал я. — Для этого нужно расстегнуть пряжку и протащить ремень через все петли по кругу. Я бы увидел, как ты это делаешь. И если бы даже не увидел, наверняка бы почувствовал.

— А ты ничего не почувствовал, — сказал он торжествующе и бросил ремень себе на колени, а потом вдруг оказалось, что он держит в пальцах коричневый ботиночный шнурок. — А как насчет этого? — спросил он, болтая шнурком.

— Что насчет этого? — спросил я.

— У кого-нибудь тут, часом, не пропал шнурок из ботинка? — спросил он, широко ухмыляясь.

Я бросил взгляд на свои ботинки. В одном из них не было шнурка.

— Господи! — воскликнул я. — Да как ты это сделал? Я даже не заметил, как ты нагибаешься.

— А ты ничего не заметил, — гордо сказал пассажир. — Ты вообще не видел, чтобы я шевельнулся, и знаешь почему?

— Знаю, — кивнул я. — Потому что у тебя фантастические пальцы.

— Абсолютно верно! — воскликнул попутчик. — Быстро ты соображаешь. — Он откинулся на спинку сиденья, затянулся своей самокруткой и выпустил на ветровое стекло тонкую струйку дыма. Мужик понимал, что два его фокуса произвели на меня впечатление, и откровенно этому радовался. — Не хотелось бы мне опоздать, — сказал он. — Сколько сейчас времени?

— Да вот же часы, прямо перед тобой.

— Не верю я этим автомобильным часам, сколько сейчас по твоим?

Я поддернул рукав вверх, чтобы взглянуть на часы. Их там не было. Я взглянул на мужика, он смотрел на меня и улыбался.

— Ты и их с меня снял, — сказал я.

Он протянул руку, на его ладони лежали мои часы.

— Отличная штука, — сказал он. — Высшее качество, восемнадцатикаратное золото. И продать проще простого. Пристроить качественный товар вообще очень просто.

— Если ты не возражаешь, я бы не прочь получить их назад, — пробурчал я обиженно.

Мужик осторожно положил часы перед собой на кожаный поддон.

— Я в жизни, начальник, ничего у тебя не возьму, — сказал он. — Ты мне друг. Ты меня подвозишь.

— Рад это слышать, — немного оттаял я.

— Все, что я делаю, это просто ответ на твой вопрос, — продолжил он. — Ты спросил меня, чем я зарабатываю на хлеб, вот я тебе и показываю.

— А что у тебя еще есть из моего?

Он снова улыбнулся и начал одну за другой доставать из своих карманов принадлежащие мне вещи: мои водительские права, связку из четырех ключей, несколько фунтовых бумажек, несколько монет, письмо от моих издателей, мой дневник, маленький огрызок карандаша, зажигалку и самым последним номером — великолепное старинное кольцо моей жены с большим сапфиром и мелкими жемчужинами вокруг него. Я вез это кольцо к лондонскому ювелиру, потому что одна из жемчужинок выпала.

— А вот это уж точно отличная вещь, — сказал он, разглядывая кольцо. — Восемнадцатый век, насколько я понимаю, период Георга Третьего.

Его познания впечатляли.

— Ты прав, — подтвердил я. — Ты абсолютно прав.

Он положил кольцо на кожаный поддон рядом с другими вещами.

— Так значит, ты карманник, — сказал я.

— Ты бы сказал еще «щипач»! — возмутился попутчик. — Я не люблю это грубое вульгарное слово. Карманники — это грубые, вульгарные люди, способные только на примитивнейшую работу. Они воруют деньги у слепых старушек.

— И как же ты тогда себя называешь?

— Себя? Я — пальцедел, профессиональный пальцедел.

Он произнес это гордо и торжественно, словно сообщая мне, что он президент Королевского хирургического колледжа или архиепископ Кентерберийский.

— В жизни не слышал такого слова, — сказал я. — Ты его сам придумал?

— Конечно же, не я его придумал. Так называют тех, кто достиг вершины этой профессии. Вот ты слышал, конечно же, про златоделов. Они выполняют тончайшую работу по золоту. А я выполняю тончайшую работу пальцами, поэтому я пальцедел.

— Интересная, наверное, работа.

— Великолепная работа, — согласился мой попутчик. — И очень приятная.

— И потому-то ты и ездишь на скачки?

— Скачки, это самое милое дело, — подтвердил он. — Ты просто бродишь после заезда и высматриваешь счастливчиков, встающих в очередь за своими выигрышами. И когда ты видишь кого-нибудь, кто получает толстую пачку денег, ты просто следуешь за ним и берешь у него, сколько хочешь. Ты только, начальник, не пойми меня неверно, я ничего не беру у проигравших, а также у бедняков. Я занимаюсь только выигравшими и богатыми.

— Весьма благородная политика, — сказал я. — И часто ты попадаешься?

— Попадаюсь? — возмутился попутчик. — Чтобы кто-то там поймал меня? Ловят только карманников, пальцеделов — никогда. Послушай, при желании я мог бы вынуть у тебя изо рта вставную челюсть, и даже тогда ты меня бы не поймал.

— У меня нет вставных зубов.

— Я знаю, что нет, — сказал попутчик, — иначе я давно бы их вынул.

Я ему верил; эти длинные тонкие пальцы были способны на что угодно.

Какое-то время мы ехали молча.

— Этот полицейский думает проверить тебя вдоль и поперек, — сказал я. — Это тебя не беспокоит?

— Да откуда он знает, кого проверять?

— Как это откуда? Все твои данные аккуратно записаны в его черном блокнотике.

Попутчик одарил меня очередной хитрой крысиной улыбкой.

— Да, конечно, — согласился он, — в блокнотике все записано. Только зуб даю, что в его памяти ровно ничего не записано. Я в жизни еще не видел фараона с приличной памятью. Иногда они забывают даже собственное имя.

— А при чем тут какая-то память? — удивился я. — Все записано у него в блокноте.

— Да, начальник, записано. Беда только в том, что он потерял свой блокнот. Он потерял и блокнот с моим именем, и талонную книжку, где записан ты.

Он торжествующе показал мне блокнот и талонную книжку, изъятые им из карманов полицейского.

— Это было проще простого, — объявил он с гордостью.

От радости я чуть не врезался в молоковоз.

— Так что у этого фараона нет теперь на нас ровно ничего, — сказал мой попутчик.

— Ты — гений! — воскликнул я.

— Ни имен, ни адресов, ни номера машины — ровно ничего.

— Ты просто великолепен!

— Думаю, нам стоит поскорее свернуть куда-нибудь на проселок, разложить небольшой костерок и сжечь эти поганые книжки.