Энтони Троллоп - Домик в Оллингтоне

– Какого же ты желаешь от меня права?

– Говорить о докторе Крофтсе.

– Лили, ты злая, злая тиранка. – И Белл наклонилась к ней на грудь и целовала ее, скрывая свое лицо в вечернем сумраке.

После этого для Лили не оставалось более сомнения, что Белл была неравнодушна к доктору Крофтсу.

– Ведь ты слышала, что он говорил, дорогая моя, – сказала мистрис Дель на следующий день, когда после отъезда доктора Крофтса все три находились в комнате больной. Мистрис Дель стояла по одну сторону постели, а Белл по другую, между тем как Лили нападала на обеих. – Завтра тебе можно встать на часок или на два, но он думает, что лучше не выходить из комнаты.

– Что же из этого выйдет хорошего, мама? Мне так надоело смотреть на одни и те же обои. Это такие скучные обои. Все считаешь да пересчитываешь узор. Не понимаю вашего терпения, как вы можете жить здесь!

– Как видишь, я привыкла.

– К подобного рода вещам я никогда бы не привыкла, все считаешь, считаешь и считаешь. Сказать ли вам, что бы мне хотелось сделать, и я убеждена, что это будет самое лучшее.

– Что же именно? – спросила Белл.

– А вот что: встать завтра утром в девять часов и отправиться в церковь, как будто со мной ничего не бывало. Потом, когда доктор Крофтс приедет вечером, вы ему скажете, что я ушла в школу.

– Этого бы я не советовала, – сказала мистрис Дель.

– Он был бы приведен в самое приятное изумление, убедясь, что я не умерла до вечера, как бы это следовало по правилам медицины, он был бы поставлен в совершенный тупик.

– Это было бы весьма неблагодарно с нашей стороны, боюсь, чтобы не сказать чего-нибудь больше, – заметила Белл.

– Совсем нет, нисколько. Пусть он не приезжает, если ему не понравится. Впрочем, я не верю, что он ездит сюда для того, чтобы лечить меня. Вы делаете, мама, очень хорошо, что смотрите на его визиты именно с этой точки зрения, но я уверяю, что правда на моей стороне. И знаете ли, что я намерена сделать? Я представлюсь, что мне стало хуже, иначе бедненький лишится своего единственного счастья.

– Пусть ее говорит, что хочет, пока не выздоровеет, – сказала, смеясь, мистрис Дель.

Уже почти стемнело, и мистрис Дель не заметила, как рука Белл проскользнула под одеяло и поймала руку сестры.

– Моя правда, мама, – продолжала Лили, – пусть Белл скажет, что это неправда. Я бы, так и быть, простила ему, что он держит меня в постели, лишь бы он заставил ее влюбиться в себя.

– Она уже выговорила себе право, мама, – сказала Белл, – говорить что вздумается, пока не выздоровеет.

– Я намерена всегда говорить, что мне вздумается, и намерена всегда пользоваться этим правом.

В следующее воскресенье Лили встала, но не выходила из спальни матери. Она сидела в том полураспашном наряде, который так идет выздоравливающим, в первый раз вставшим с постели, когда приехал доктор Крофтс. Там, в спальне, она скушала маленький кусочек жареной баранины и назвала свою мать скупою старухой, потому что ей не позволили скушать больше, там она выпила полрюмки портвейну, утверждая, что вино было кислое, гораздо хуже докторской микстуры, и там же, хотя это было воскресенье, она вполне насладилась последним часом дня, читая очаровательный новый роман, который только что появился в свет, вызвав целый ряд рецензий со стороны молодой и старой читающей публики.

– Мне кажется, Белл, она поступила совершенно справедливо, приняв его предложение, – сказала Лили, закрывая книгу, потому что становилось уже темно.

– Тут и не могло быть иначе, – сказала Белл. – В романах все идет отлично, все сходит с рук, поэтому-то я их и не люблю. Они уж слишком приторны.

– А я потому-то и люблю их, что они слишком приторны. В проповеди, например, говорится не о том, что вы есть на самом деле, а о том, чем вы должны быть; в романах говорится не о том, чего вы должны достигать, а о том, чего бы желали достичь.

– Уж если это так, то я охотнее воротилась бы к старой школе и желала бы видеть героиню романа настоящею героиней, которая идет пешком всю дорогу от Эдинбурга до Лондона и попадает в руки разбойников или которая ухаживает за раненым героем и в то же время описывает битву, глядя из окна. Правда, все это нам наскучило, но уж если иметь перед собой картину жизни, так пусть же это будет картина действительной жизни.

– Нет, Белл, нет! – сказала Лили. – Иногда действительная жизнь бывает очень грустна.

Белл в одну минуту очутилась на полу у ног сестры своей, целовала ее руки, обнимала колена и умоляла, чтобы Лили перестала смотреть на жизнь с такою горечью.

В то утро Лили удалось уговорить сестру рассказать все, что говорил ей доктор Крофтс, и все, что говорила она. Белл намеревалась все высказать, но когда дошла до последней части своей исповеди, ее рассказ начал сильно хромать.

– Мне кажется, я ничего не сказала, – говорила Белл.

– Но молчание всегда означает знак согласия. Он, верно, так и понял, – возразила Лили.

– Нет, он ничего не понял, мое молчание не могло выражать согласия, в этом я уверена. Да и сам он не мог подумать об этом.

– Однако ж ты не имела намерения отказать ему?

– Кажется, имела. Впрочем, я сама не знаю, какое было мое намерение, и потому я показала скорее вид отрицания, нежели согласия. Если я и не сказала «нет», то мое лицо выражало это слово.

– А теперь ты не откажешь ему? – спросила Лили.

– Не знаю, – отвечала Белл. – Не знаю почему, но мне кажется, что потребуются годы, чтобы я на что-нибудь решилась, а он другого предложения не сделает.

Белл все еще была у ног своей сестры, умоляя ее от всей души стараться залечить свою рану, когда вошла мистрис Дель и объявила о приезде доктора.

– Я уйду, – сказала Белл.

– Это зачем? – возразила Лили. – Он просто приехал с утренним визитом, и нет надобности уходить отсюда.

– Извините, доктор Крофтс, вам теперь нет надобности стоять передо мною с часами в руках, теперь я не позволю вам дотронуться до моей руки, и если протяну ее к вам, то, собственно, для одного приветствия. – И Лили протянула ему руку. – По языку моему вы узнаете не больше того, что пришлось бы вам узнать от здорового.

– Поверьте, что я нисколько не забочусь о вашем языке.

– Верю, совершенно верю, только смотрите, доктор, чтобы он не наделал вам хлопот в одно прекрасное утро. Кажется, говорить-то я могу, если мне хочется, не так ли, мама?

– Я полагаю, душа моя, что доктор Крофтс знает это лучше меня.

– Не думаю, есть вещи, которые как-то особенно тяжело даются джентльменам. Однако вы должны присесть, доктор Крофтс, быть как дома и в то же время не забывать известных условий приличия, прежде всего вы должны понять, что вы здесь более уже не господин. Я встала с постели, и господствование ваше кончилось.