Энтони Троллоп - Домик в Оллингтоне

Леди Думбелло находилась в одной из небольших внутренних комнат, она сидела на кушетке, которую ей предложили в первые минуты приезда и которой она не оставляла до самого отъезда. От времени до времени к ней подходили весьма благородные и весьма высокие особы, приходили, чтобы сказать ей одно слово и получить в ответ другое. Леди Думбелло не любила разговаривать, иногда только позволяла себе разговориться с мистером Поллисером.

Леди Думбелло знала, что мистер Поллисер непременно встретится с ней на этом балу. Он объявил это заранее и с особенною заботливостью спросил ее, намерена ли она принять приглашение графини.

– По всей вероятности, я буду, – сказала она, и несмотря на письмо матери и на подарок мужа, решилась сдержать свое слово.

Если бы мистер Поллисер «забылся», она нашлась бы, что сказать ему, как нашлась, что сказать мужу при получении письма. Забыться! Она была уверена, что мистер Поллисер уже несколько месяцев собирается забыться.

Он пришел к ней и стал перед ней, глядя на свои невыразимые. В его невыразимых не было, однако, ничего особенного, чтобы обратить на себя внимание леди Думбелло. Он не вздыхал, не устремлял на нее глаз, не старался придать им вида двух солнц в небесной тверди над ее главой, не бил себя в грудь, не рвал волос на голове. Мистер Поллисер воспитался в школе, которая учит восхищаться не иначе, как с самым невозмутимым спокойствием, и которая никогда не позволяет своим ученикам увлекаться чем-либо возвышенным или смешным. Он стоял и смотрел на свои невыразимые, но смотрел так прилично, что леди Думбелло не могла сказать, что он «забылся».

На кушетке оставалось пустое место подле леди Думбелло, и Поллисер раза два в Хартльбири занимал такое место. При настоящем случае он не мог этого сделать, не измяв ее платья. Она умела бы занять на кушетке еще больше пустого места, как умела бы и очистить его, если бы захотела. И так он стоял перед ней, леди Думбелло улыбнулась. Но что это была за улыбка! Холодная, как смерть, бездушная, ничего не говорящая, отвратительная в своей ничего не выражающей грации. Я ненавижу принужденные, заученные улыбки! Эта улыбка произвела в мистере Поллисере сильное смущение, но он не анализировал ее и продолжал свои действия.

– Леди Думбелло, – сказал он едва слышным голосом, – я с нетерпением ждал встречи с вами в здешнем доме.

– В самом деле? Да-да, я помню, вы спрашивали, приеду ли я сюда.

– Я спрашивал. Гм… леди Думбелло! – И он припомнил все те уроки, которые учили его избегать величественного и смешного. Но он еще не забылся, и леди Думбелло снова улыбнулась. – Леди Думбелло, мы живем в обществе, в котором так трудно выбрать минуту, когда бы можно было поговорить.

Мистер Поллисер полагал, что леди Думбелло отодвинет свое платье, но она этого не сделала.

– Не знаю, – отвечала она, – мне кажется, другому не часто встречается и надобность сказать очень многое.

– Ах, нет, не часто, это быть может… но когда встретится эта надобность! Как ненавижу я комнаты, битком набитые народом!

А между тем в Хартльбири он решил, что удобнейшим местом для его действий будут гостиные какого-нибудь большого лондонского дома.

– Скажите, пожалуйста, неужели, кроме этих балов, вы ничего больше не желаете?

– У меня много желаний, но признаюсь, я очень люблю большие собрания.

Мистер Поллисер оглянулся кругом, и ему показалось, что за ним никто не наблюдает. Он сообразил, что должно ему делать, и решился сделать это. В нем не было того присутствия духа, которое доставляет некоторым мужчинам возможность, нисколько не задумываясь, объясняться в любви и увозить своих Дульциней, но он обладал тем мужеством, при котором сделался бы презренным в своих собственных глазах, если бы не исполнил того, на что так торжественно решился. Он предпочитал исполнить это сидя, но так как в месте ему было отказано, то он должен был стоять.

– Гризельда, – сказал он, и надо допустить, что он принял тон весьма удачный. Слово «Гризельда» нежно прозвучало в ушах леди Думбелло, прозвучало, как мелкий дождь на мягкой поверхности, и не отозвалось в посторонних ушах. – Гризельда!

– Мистер Поллисер! – сказала Гризельда, и хотя она не сделала сцены, хотя только просто взглянула на него, но Поллисер увидел, что попал впросак.

– Неужели я не могу называть вас Гризельдой?

– Конечно не можете. Потрудитесь, пожалуйста, посмотреть, здесь ли мои люди.

Поллисер с минуту простоял, не зная, что делать.

– Посмотрите, здесь ли моя карета? – Отдавая это приказание, она еще взглянула на него, и только после этого взгляда в Поллисере явилось повиновение.

По возвращении он уже не застал ее на месте, но он слышал, как имя ее произнесено было на лестнице, видел даже ее голову в то время, как она грациозно спускалась с лестницы, среди множества провожавших. Он больше никогда не делал попытки объясняться в любви леди Думбелло, и положительно разрушил все надежды леди де Курси, мистрис Прудье и леди Клэндидлем.

Желая познакомить интересующихся судьбой мистера Поллисера с дальнейшим результатом этой неудавшейся попытки, познакомить тем более, что мне уже не придется в моем рассказе возвращаться к нему, я прошу у читателя позволения забежать немного вперед и сообщить, что делала для него фортуна к концу этого лондонского сезона. Всем известно, что в ту весну леди Глэнкора Макклюски была вывезена в свет, как всем известно также, что она, как единственная дочь лорда Энльза, считалась наследницею огромного богатства. Правда, что родовые имения Скэй, Стаффа, Молл, Арран и Бют, вместе с титулом и округами Кэйгнес и Россмир, перешли к маркизу Аулдрики, но именья в Фэйфе, Абердине, Перте и Кинкардиншэйре, занимающие большую часть этих округов, угольные копи в Ланнарке, а также огромное имение в самом Глазгове достались леди Глэнкора. Это была хорошенькая девушка, с светлыми голубыми глазками, с волнистыми белокурыми волосами, весьма приятными для глаз. Леди Глэнкора была небольшого росту, и в ее счастливом круглом личике недоставало, быть может, только высшей прелести женской красоты. Улыбка никогда не покидала это личико, так что особенно приятно было смотреть на него, непринужденность, с которою она танцевала, разговаривала и принимала участие во всех удовольствиях, была просто очаровательна. Она была влюблена в лошадь, на которой каталась, положительно влюблена. У нее была маленькая собачка, которую она любила не меньше лошади. Подруга ее юности, Сабрина Скотт. О, что это была за девушка! А ее кузен, маленький лорд Эйльз, наследник маркиза, был такой милашка, что леди Глэнкора всегда осыпала его поцелуями. К сожалению, ему было только шесть лет, так что не представлялось никакого вероятия, что богатые имения их могли бы слиться вместе.