Энтони Троллоп - Домик в Оллингтоне

– Ехать на короткое время было бы бесполезно.

– Но все же, Александрина, я хочу знать, надолго ли? Скажите мне откровенно. На месяц?

– Нет, больше.

– На два, на шесть или до тех пор, пока они останутся там?

– Это можно решить после, когда я буду там.

Во все это время Александрина ни разу не взглянула в лицо Кросби, который с своей стороны пронизывал ее своим взглядом.

– Вы хотите сказать, что намерены бежать от меня?

– В одном смысле – это так.

– А в общем смысле? Если вы говорите об отъезде в Баден-Баден на неопределенное число месяцев, то намерены ли вы воротиться?

– Куда? В Лондон?

– Ко мне, в мой дом, к обязанностям жены. Зачем вы не выскажете сразу своего желания? Вы хотите разойтись со мной?

– В этом доме я несчастлива.

– А кто выбрал этот дом? Разве я хотел переехать сюда? Нет, я вижу, тут совсем другое. Если вы несчастливы здесь, то что же может доставить вам счастье в другом доме?

– Если бы вы просидели в этой комнате семь или восемь часов сряду, не имея ни души человеческой, с кем можно было бы обменяться живым словом, вы бы поняли мои намерения. Этого мало, что я сижу одна: вы ничего не говорите со мной, когда бываете дома.

– Виноват ли я, если к вам никто не приезжает? Дело в том, Александрина, вы не хотите примириться с образом жизни, который соответствует нашим средствам. Вы считаете себя несчастною потому, что не можете кататься по парку. Я не в состоянии нанять вам карету и никогда не найму. Вы можете ехать в Баден-Баден, если хотите, то есть если ваша мать возьмет вас с собой.

– Само собой разумеется, я должна платить за себя, – сказала Александрина.

На это Кросби ничего не ответил. Дав позволение, он встал с места и пошел в свою комнату, последние слова Александрины он услышал уже в дверях. Что может быть дешевле такого распоряжения? Делая свои расчеты, он стоял, облокотясь на каминную полку. Он в душе бранил свою жену за то, что она была несчастлива с ним, но сам он разве был счастлив с ней? Не лучше ли было, в самом деле, разойтись таким спокойным, полунезаметным образом, – разойтись так, чтобы никогда больше не сходиться? Он считал себя счастливым человеком, что до сих пор еще не предвиделось в будущем маленького Кросби, который мог бы изменить и даже совершенно расстроить такой выгодный план. Если он назначит ей четыреста фунтов в год и отделит двести фунтов на погашение долгов, у него еще останется шестьсот на удовольствия лондонской жизни. Само собой разумеется, ему не приведется уже больше жить так, как жил он в счастливые дни до женитьбы, да такой образ жизни сделался уже и недоступным для него, но все же он мог ходить в свой клуб, мог постоянно там обедать, мог курить хорошие сигары, он не был бы прикован к этому деревянному дому, который сделался для него отвратительным. Таким образом, по его соображениям, поездка жены за границу оказывалась делом превосходным. Он передал бы Гезби и дом свой, и мебель – пусть тот делает с ними, что знает. Сделаться снова холостяком, жить на холостую ногу, с шестьюстами фунтов стерлингов, представлялось ему таким счастьем, что, от радости, он не слышал ног под собой. Да, он должен был позволить ей ехать в Баден-Баден.

За обедом о поездке ничего не было сказано, не было упомянуто о ней до тех пор, пока не подали в гостиную чайного прибора.

– Вы можете ехать в Баден-Баден, если хотите, – сказал Кросби.

– Я думаю, это будет лучше всего, – отвечала Александрина.

– Может быть. Во всяком случае, вы исполните свое желание.

– А насчет денег?

– Об этом вы предоставьте мне переговорить с Гезби.

– Очень хорошо. Не хотите ли чаю?

И дело было решено.

На другой день после завтрака Александрина отправилась к матери и более уже не возвращалась в Принсесс-Ройяль-Кресцент. В течение того утра она уложила все свои вещи и отправила сестер своих с старым фамильным лакеем вывезти из дому все, что могло принадлежать ей.

– Боже мой, боже мой! – говорила Амелия. – Сколько мне стоило трудов закупить все это, и еще так недавно! Мне кажется, сестра поступает весьма дурно.

– Не знаю, – сказала Маргарита. – Она не так счастлива со своим мужем, как ты. Я постоянно думала, что ей трудно будет справиться с ним.

– Но, душа моя, ведь она не пробовала. Она с первого раза и руки опустила. Дело в том, Александрина, выходя замуж, не подумала, что ее ожидает. Я так все обдумала, я знала заранее, что надо проститься навсегда с собраниями, балами и различными прихотями. Впрочем, надо признаться, Кросби совсем не то, что Мортимер. Я думаю, и мне бы не ужиться с ним. Возьми и эти книжки, они ему, верно, не нужны.

Таким образом, дом Кросби опустел. Жены своей Кросби больше не видел, он не сделал прощального визита в Портман-сквэр. Через несколько дней в должности ему подали следующую записку: «Я еще здесь, у мама, и теперь могу сказать вам „Прощайте“. Мы уезжаем во вторник. Если вздумаете писать, то отдавайте ваши письма ключнице здешнего дома. Надеюсь, вы будете довольны и здоровы. Преданная вам А. К.».

Кросби не отвечал, в этот день он обедал в своем клубе.

– Я не видел тебя целый век, – сказал Монгомери Доббс.

– Правда, правда. Моя жена уезжает с матерью за границу, во время ее отсутствия мы будем встречаться почаще.

Больше этого ничего не было сказано, никто не считал за нужное осведомляться о его семейных делах. Ему казалось теперь, что у него не было ни одного друга достаточно близкого, чтобы спросить его о жене или семействе. Жена уехала, и через месяц он снова увидел себя в улице Маунт, он снова вступал в свет с пятьюстами, – а не с шестьюстами, однако, фунтов стерлингов в год. Мистер Гезби доказал ему, что в настоящее время доход больше этого был совершенно невозможен. Графиня долго отказывалась взять леди Александрину за границу с такими ничтожными средствами, как четыреста пятьдесят фунтов. Кросби, мне кажется, согласился бы помириться за свою свободу на трехстах фунтах в год, такой тяжелый камень отпал от его сердца.

Мистрис Дель присутствовала при свидании, на котором Джонни Имс сделал предложение ее дочери, но при этом случае она совершенно ничего не сказала. Все ее желания были в пользу Имса, но она не смела выразить их и не смела выйти из комнаты. Имсу тяжело было признаться в любви своей в присутствии третьего лица, но он признался и вышел из Малого дома, получив решительный отказ. Когда свидание кончилось, Лили, без всяких объяснений с матерью, удалилась в свою комнату, где и оставалась до вечера. В часы, проведенные без Лили, мистрис Дель ни о чем не могла больше думать, как только о новом предложении, сделанном ее дочери. О, если бы это могло исполниться! Если бы ее убеждения могли подействовать на Лили и доставить желанный результат! А между тем она боялась сказать Лили слово.