Васко Пратолини - Метелло

Он видел, что анархистов становится все меньше, силы их распылены, многие из них сосланы, а ряды социалистов растут и они все больше привлекают внимание полиции.

Социалисты были ему ближе, чем анархисты. Это были люди, сделанные совсем из другого теста, с более ясными идеями, хотя, может быть, менее образованные и, поскольку каждый содержал семью, менее щедрые. Впрочем, на слова они не скупились.

И все же, если разгорался спор, один-единственный анархист, даже самый ничтожный и безграмотный (а они, в том числе и те, кто занимался ремеслом, почти никогда не были безграмотны), мог потягаться с целой группой социалистов.

— Вот скажи, верно или нет, что чем больше народа будет участвовать в совместной борьбе, тем скорее настанет день, когда в мире не будет больше классов, не будет угнетаемых и угнетателей?

— Предположим, что так, — отвечал анархист.

— Как это предположим? Ты не увиливай, а скажи прямо: коллектив — это сила или нет?

— Коллектив — это стадо. Коллектив — это овцы, которым нужны пастух, собака и палка. Личность же свободна в своих действиях.

— Ты рассуждаешь, как капиталист.

— А вы рассуждаете, как попы!

И спор переходил в драку. В лучшем случае анархисту говорили:

— С тобой нельзя спорить. Вы, анархисты, — поэты.

Они были поэтами, а не обыкновенными людьми, у которых умишко хоть и небольшой, но зато они знают, как и на что его употребить. Если на работе подружишься с анархистами, они в лепешку расшибутся, чтобы обучить тебя класть кирпичи, последнюю рубашку с себя снимут, как это не раз делал Бетто, лишь бы помочь товарищу в беде. Каждый из них был человеком не от мира сего, «поэтом», как любил повторять Метелло. Но даже самому кроткому анархисту, который мухи не обидит, ничего не стоило бросить бомбу, устроить кровавую резню. Они проповедовали экспроприацию и в то же время были самыми порядочными людьми, каких когда-либо встречал Метелло. Порядочные люди попадались ему все реже.

Кроме того, у анархистов не было вождей: они их не признавали. И это тоже было их отличительной особенностью. Но если человек, который умнее и образованнее тебя, хочет, чтобы мир был устроен так же, как хотел бы устроить его ты, то почему бы не прислушаться к нему и не последовать за ним? Социалисты стремились к конкретным, практическим целям, в вождях у них недостатка не было. Они хотели, чтобы труд, как говорил Келлини, оплачивался «по количеству пролитого пота», то есть чтобы прежде всего были увеличены расценки и сокращен рабочий день. Они создали Палату труда [18] Палата труда — в Италии местный профсоюзный центр, объединявший трудящихся. . Председатель и основатель Палаты Себастьяно Дель Буоно был человек с головой, а бескорыстием мог потягаться с анархистами. Жил он на скромное жалованье железнодорожного служащего, а все свободное время и даже часть ночи делил между комнатушкой на Строццино (такой маленькой, что, если в ней находилось больше десяти человек, вновь прибывший уже с трудом мог туда протиснуться), где помещалась Палата труда, и городскими и сельскими профессиональными организациями. Он выступал, писал воззвания, давал советы, ободрял рабочих. Его видели повсюду: то на строительной площадке, то на табачной фабрике; поговорит с табачницами и от них идет к мебельщикам или парикмахерам. Встретится ему безработный, он, покопавшись в кармане, отдаст последние десять чентезимо, а сам останется без ужина. Его называли Красным ангелом или Ангелом без крыльев. Голос у него был слабый и звучал мягко, даже когда он повышал его. Говорил Дель Буоно необыкновенно просто, будто всю жизнь был рабочим, а не служащим. Он носил усы и бороду, за стеклами пенсне поблескивали спокойные глаза, всегда ласковые и смеющиеся. Отогнутые уголки крахмального воротничка были почти не видны из-за спадавшего на куртку большого банта — свидетельство того, что его владелец занимался умственным, а не физическим трудом, хотя носил бессменно один и тот же потрепанный костюм. У Дель Буоно была особая манера разговаривать с людьми. Бывало заметит: «Мне кажется, это хорошо!» — и тут же добавит: «А как по-твоему?» Или: «Мне кажется, это плохо… А как по-твоему?» Однажды — было это уже несколько лет спустя, когда Метелло познакомился с ним поближе, летом 1902 года — они говорили о забастовке каменщиков, и Дель Буоно спросил, как идут дела у них на стройке. «Так себе», — ответил Метелло.

— Ответ, достойный попа, — резко сказал Дель Буоно с горячностью, которой Метелло в нем не предполагал. — Мы ставили перед собой минимальные задачи. Добьемся своего — победа за нами, не добьемся, — значит, придется начинать все сначала. — Но тут же улыбнувшись, он положил ему руку на плечо и добавил: — А как по-твоему?

И хотя лицо Дель Буоно было наполовину скрыто бородой, Метелло заметил, что он покраснел.

Среди социалистов был также известен Пешетти, человек небольшого роста, немного волочивший одну ногу, тоже бородатый, но без пенсне. Он был адвокат по профессии, настоящий оратор и впоследствии стал депутатом парламента. Он не скрывал, что не сомневается в существовании господа бога и считает учение Маркса и евангелие равноценными. Для флорентийских социалистов он был и Коста, и Турати, и Чиприани [19] Чиприани Амилькаре (1844–1918) — политический деятель, член I и II Интернационала, участник Сицилийского и Римского походов Гарибальди. , вместе взятые. Слова его воспламеняли сердца людей, и если Дель Буоно был Ангелом, то Пешетти был воинствующим святым, Георгием Победоносцем флорентийских социалистов и даже Савонаролой. Свои пылкие речи он умело оживлял шутками и анекдотами, которые не только не гасили зажженное им пламя, но еще подливали масла в огонь. После его выступлений рабочие возвращались на строительные площадки в приподнятом настроении. Между собой они называли его «Беппино» или «синьор Джузеппе», а в глаза — Пешетти. Часто, подхватив под руку какого-нибудь рабочего, он запросто шел с ним выпить стаканчик-другой вина.

— Вы, молодежь, непременно увидите солнце будущего! — утверждал он. — Но для этого надо выиграть еще не одно сражение!

Разговаривал Пешетти тоже просто, по-рабочему. Под сражениями он подразумевал борьбу с хозяевами и правительством, а также с королем и папой, которые хотя и враждовали между собой, но по отношению к народу действовали всегда заодно. «Два сапога — пара, — говорил о них Пешетти. — Нам предстоит беспощадная борьба, пока не будет разрушено буржуазное общество и уничтожен капитал». А это означало долгие годы испытаний — голод, тюрьмы, расстрелы демонстрантов. Все это еще ждало Метелло в будущем.

А пока что он ограничивался сочувствием социалистам, которое доказывал, читая их газету «Аванти», посещая Палату труда и различные собрания. В партию он не вступал, да и вряд ли его приняли бы: он был слишком молод и «незрел». Впрочем, Метелло и сам к этому не стремился. Он знал, что прежде всего ему нужно стать хорошим каменщиком. Только тогда он сможет равняться с такими людьми, как Келлини и другие товарищи по работе, не говоря уж о Пешетти или Дель Буоно. Он рассуждал так вовсе не из желания оправдаться, а просто потому, что хорошо понимал свое положение. Ну чего бы он достиг, бросившись в драку очертя голову? Метелло был один-одинешенек на свете. Если бы он вдруг остался без работы, то на десять чентезимо Дель Буоно смог бы только раз пообедать. А ему было двадцать лет. Он любил работать, но любил и погулять с девушками. Сам Пешетти, выступая на площади УнитА и говоря об извечной нужде, из-за которой, даже имея работу, нельзя создать семью, а создав — обеспечить ее самым необходимым, ясно сказал: