Васко Пратолини - Метелло

— Выходит, что и любовь для нас — роскошь!

Метелло поселился в квартале прачечных близ Ровеццано, а не в Сан-Никколо. Он снимал меблированную комнату в том районе, который носил название «трущоб Мадонноне». После работы он шел домой, переодевшись, отправлялся гулять и возвращался лишь к ночи. Он покинул Сан-Никколо, чтобы полицейские, обещавшие не спускать с него глаз, могли убедиться в его стремлении порвать с окружением Бетто и Какуса. Теперь и Метелло больше не сомневался, что воды Арно поглотили Бетто, как когда-то Какуса. Однако в двадцать лет, когда спешишь жить, раны залечиваются быстро. Правда, остается рубец, который еще даст себя почувствовать, но позже, не сейчас.

За эти два года Метелло ни с кем особенно не сдружился. На работе, в профессиональном союзе и в районе, где он жил, у него были только знакомые. Он стал красивым широкоплечим парнем, у него уже росли усы. Купив выходной костюм, он научился носить галстук и жесткий воротничок. Был он открытого нрава, все у него получалось ловко и легко, с шуткой. Его охотно звали на помощь всякий раз, как владельцу прачечной нужно было погрузить на повозку корзины с бельем или виноторговцу — выгрузить большие оплетенные бутыли. Поскольку Метелло ни от кого не скрывал, что рос в деревне и еще не разучился орудовать мотыгой, огородники Ровеццано тоже частенько прибегали к его услугам. Иногда он оставался у них ужинать и экономил деньги, которые истратил бы на ужин в остерии. Таким образом к выходному костюму вскоре прибавилась шляпа, а в галстуке появилась металлическая булавка с жемчужиной, которую трудно было отличить от настоящей.

Невестка одного из огородников, по имени Виола, была женщина лет тридцати с лишним. Она приехала в Ровеццано учительствовать, но вскоре вышла замуж, бросила школу и занялась хозяйством. Два года назад она овдовела, детей у нее не было. Теперь Виола жила вместе с родителями мужа, работала по дому и на огороде. Десятки, а то и сотни мужчин в Ровеццано, далеко за пределами Мадонноне, только и думали о ней. Вдова должна была унаследовать два гектара земли, к тому же она была женщиной свежей и очень пылкой, по глазам было видно. Метелло рядом с ней выглядел совсем мальчишкой. Но это был сильный и веселый мальчишка, который так резво орудовал мотыгой, будто не отработал уже десять часов, таская по лесам стройки бадьи с известковым раствором, а только заступил смену. Собирая овощи, Виола подзывала Метелло подержать корзину и, наклоняясь, словно нарочно, медлила, чтобы дать ему заглянуть в вырез корсажа, и каждый раз вдруг спохватывалась, что забыла его застегнуть.

— Ну что ты смотришь? — спрашивала она, выпрямляясь, уперев руки в бока. При этом платье так сильно обтягивало грудь, что она казалась совсем обнаженной. Метелло молчал, боясь потерять свой приработок. Быстро взглянув на вдову, он делал вид, что его позвали старик или старуха. За своей спиной он слышал деланный смех Виолы.

Но однажды вечером, когда старики уже ушли в дом, а сад был погружен в темноту — только на небе виднелся узкий серп луны и под откосом тихо струилась Арно, — Метелло бросил корзину и обнял Виолу. Она и не подумала сопротивляться и прижалась к нему, подставив губы, которые он искал.

— Глупый, — сказала она. — Наконец-то!

И вот в течение целого месяца Метелло приходил к ней по ночам, — а для огородников, которые чуть свет выезжают на рынок, ночь наступает рано. Он проникал в комнату Виолы через неплотно прикрытую дверь, выходившую в поле. Старик со старухой спали в другой половине дома. Метелло, как его научила Виола, подносил к лицу спичку, чтобы собака к нему привыкла. Собака с первого же вечера признала Метелло и никогда на него не лаяла, а, потершись о его ноги, повизгивала и уползала в темноту.

Виола ждала его уже в постели, чистая и раздушенная, как настоящая синьора. Это было его первое любовное похождение — о подобной женщине он не смел и мечтать, и никогда больше у него не было такой любовницы. Метелло сбрасывал с себя одежду, чтобы остаться нагим, как Виола: она этого требовала.

— Скажи мне, у тебя есть невеста? — спрашивала Виола. — Я ведь не ревнива.

Он клялся, что у него нет невесты, но она не верила или делала вид, что не верит.

— Так, значит, я ни у кого тебя не отнимаю? — говорила она.

Однажды, решив уступить ее любовному капризу, Метелло солгал. Он вспомнил Козетту, которую мог теперь представить себе уже женщиной, и начал рассказывать о ней Виоле. Но ему стало стыдно за себя, и он тут же раскаялся:

— Хватит. Все, что я тебе рассказал, просто вранье.

Виола ласково прижалась к нему.

— Нет, нет! Я не могу поверить, что я у тебя первая.

Метелло чувствовал, как она вздрагивает, и это его раздражало.

— И это тоже вранье, — возражал он.

Сон овладевал им внезапно, когда Виола еще продолжала ласкаться. Засыпая, он всегда испытывал досаду, к которой примешивался страх: она бодрствует и, может быть, даже наблюдает за ним.

Утром старик уже успевал уехать с возом овощей на рынок, когда старуха, отправляясь к мессе, стучала в дверь невестки.

— Виола, проснись! Я ухожу.

Метелло приоткрывал глаза и видел перед собой лицо своей любовницы, она улыбалась ему, приложив палец к губам.

— Хорошо, мама! Доброе утро!

Метелло вставал, Виола приготовляла ему завтрак и завертывала бутерброды, которые он брал с собой на работу. Она была уже причесана и одета, кофточка и передник — свеже выглажены. Она улыбалась чуть насмешливо, как будто между ними ничего не произошло, и снова становилась невесткой хозяина, дававшего ему работу. И в то же время она дразнила его, не позволяла себя поцеловать; провожая за ворота, пропускала вперед и, прощаясь, едва касалась его руки. Как-то раз она сунула ему булавку для галстука, другой раз — две лиры, затем пять лир, а потом — десять.

— Купи себе шляпу. Будешь носить ее по воскресеньям. Вот увидишь, она тебе пойдет.

Занималась заря, навстречу Метелло ехали повозки с бельем. Издалека, оттуда, где Арно сворачивает к городу, доносился голос перевозчика. В конце виа Аретино виднелась труба отбельной фабрики, казавшаяся отсюда выше колокольни собора Санта-Мария дель Фьоре. Зажав завтрак под мышкой, Метелло быстро шел, дыша полной грудью. Он проходил Порта алла Кроче, потом рынок. В одно такое утро, когда мелкие монетки весело бренчали у него в кармане, Метелло зашел в кафе «Канто алле Рондини» и, выпив стопку виноградной водки, закурил тосканскую сигару. Он думал, что у него закружится голова, как в тот раз в камере, когда карманники учили его курить, но сигара лишь усилила действие водки и завтрака, и тепло быстрее разлилось по всему телу. Придя на строительство, он потушил окурок о стену и спрятал его в жилетный карман.