Васко Пратолини - Метелло

Но однажды ночью Бетто не оказалось среди клумб сада. И сколько Метелло ни искал, он нигде не мог его найти; не было Бетто и в полиции. С тех пор никто ничего о нем не слышал, он исчез бесследно. Это случилось в конце сентября 1890 года.

На другой день после исчезновения Бетто Метелло стал настоящим итальянцем и настоящим мужчиной: еще до того, как его внесли в избирательные списки городского управления, он попал в списки полиции. Прожив недолгое время в городе среди рабочих и ремесленников, этот крестьянский парень уже отлично понимал, какой опасности он подвергается, идя в полицию справиться о своем друге Бетто. Метелло был еще молод, но его многому научил опыт старшего поколения. Однако никто из работавших с Бетто на рынке или живших с ним в одном районе пальцем не пошевельнул, чтобы ему помочь.

— Этот пьяница Бетто, верно, нализался, да и свалился в Арно. А если не утонул, значит попал в тюрьму. Ему не впервой! Рано или поздно вернется, если жив.

— К тому же плакать о нем некому!

Не плакал и Метелло. Он никогда не плакал, даже в детстве, как бы сильно ни ушибался, как бы больно ни избивали его подпаски или стражник. Он только испытывал чувство обиды, да и то ненадолго: будто что-то сжимавшее его горло понемногу ослабевало и дышать становилось легче. Но теперь ком в горле не проходил Бетто приютил и накормил его, научил читать и писать, был единственным его другом. И Метелло любил его. Любил совсем не так, как Тинаи, маму Изолину и, уж конечно, Олиндо. Любовь к ним никогда не причиняла ему страданий, даже когда он расставался с ними. Теперь же, при мысли о Бетто, он страдал.

Если его друг попал в тюрьму, Метелло будет носить ему передачи. Он начистил ботинки, пригладил волосы, застегнул куртку на все пуговицы и, держа шапку в руке, отправился в полицию. Не успел он переступить порог, как навстречу ему вышел дежурный полицейский.

— Я друг Бетто.

— Чей друг?

— Друг Учителя.

— Проходи!

Метелло продержали в полиции два дня. На время следствия его не отправили в тюрьму Мурате только потому, что он был несовершеннолетний и приводов за ним не числилось. Но уже при первом допросе, заставив Метелло рассказать о себе, о том, какое отношение он имеет к Бетто и почему его разыскивает, полицейский комиссар сказал:

— Учителя нет ни в Мурате, ни в других тюрьмах. Если он действительно утонул, труп его рано или поздно будет обнаружен. А ты забудь о нем. Понятно?

Почему он должен забыть? Казалось, комиссар знал о Бетто гораздо больше, но не хотел сказать.

— Давай-ка лучше поговорим о тебе. Кем был твой отец?

— Он добывал песок со дна Арно и тоже утонул. На самом деле утонул.

— Так… — сказал комиссар. — Все ясно!

Что ему ясно? Метелло говорил правду, ничего не утаивая.

— Ты еще молод, у тебя вся жизнь впереди. Ты знаешь, куда ведет дорога, по которой шли твой отец, Учитель и им подобные? На дно Арно или в тюрьму, а потом на каторгу в Портолонгоне. Смотри мне в глаза! — приказал он. — Теперь ты понял?

Это был очень смуглый человек с черными волнистыми волосами, разделенными посередине пробором. Он говорил отеческим тоном, но так явно пытался запугать Метелло, что тот это понял и не испытывал ни малейшего страха. Он только старался избегать пронзительного взгляда черных глаз комиссара, который смущал его. Над головой чиновника висели два портрета. К тому времени Метелло уже научился узнавать их — портрет покойного короля Виктора-Эммануила и портрет короля Умберто, у которого волосы не вились и не было острой бородки, как у Виктора-Эммануила, но зато усы были длиннее. В Сан-Никколо об этих королях говорили: «Хрен редьки не слаще». Между двумя портретами на темной стене, покрытой пятнами сырости, сохранились очертания креста, как будто там еще недавно висело распятие; а может быть, этот крест был просто нарисован желтой краской, которая уже успела выгореть.

Проследив за взглядом Метелло, полицейский комиссар указал на стену позади себя и спросил:

— Ты его чтишь?

Метелло утвердительно кивнул головой.

— А готов ты отдать свою жизнь за него?

Такие же вопросы задавал ему священник в Ринчине, заставляя целовать изображения святых. И он вновь ответил утвердительно.

— В самом деле готов?

Они с Олиндо всегда смеялись над этими вопросами, потому что, как только священник поворачивался к ним спиной, папа Эудженио говорил: «Эти дармоеды напялят сутану и живут весь свой век припеваючи! Вот кому везет!» Но мама Изолина требовала, чтобы ребята отвечали: «Все в руках божиих!» Метелло подавил улыбку, вызванную воспоминаниями, и ответил:

— Все в руках божиих!

— Не миновать тебе каторги, — сказал в заключение комиссар, вызвал дежурного и велел отвести Метелло в камеру предварительного заключения.

Это была квадратная комната с высоким потолком и решетчатым окном, выходившим на дворик; помещалась она в первом этаже. В камеру с утра до вечера доносился девичий голос, напевавший:

Девушка жила над конюшней, во втором этаже дома напротив. Ее окна не было видно. А из конюшни проникал острый запах лошадиной мочи и навоза. Стояла осень, камера была большая, и все же порой в ней нечем было дышать. Теперь Метелло на собственном опыте узнал, что такое «карбонайя». Ей было далеко до тюрьмы Мурате, но Метелло и этого показалось достаточно. Он провел здесь сорок восемь часов. Сначала он очутился в обществе двух карманников и сутенера, ранившего свою любовницу. Ее клятвам и уверениям в том, что она сама упала и ушиблась, никто не поверил, и сутенера все-таки арестовали. Карманники научили Метелло курить сигары, объяснили, как обращаться с женщинами, как вытаскивать часы из жилетного кармана. Но этому уже нужно было обучаться особо.

— Когда выйдешь отсюда, — сказал ему старший из карманников, высокий худощавый брюнет лет тридцати, левый глаз которого иногда косил, — иди к Иларионе в Мальборгетто и скажи ему, что пришел от меня; так и скажешь: «Меня послал Длинный». За несколько уроков станешь профессором.

Они рассказали ему о сотне способов любви, показали, как могут взаимно развлекаться мужчины. Карманников привели в полицию почти одновременно, и они надеялись, что в тюрьме окажутся в одной камере.

Длинный говорил своему приятелю, белобрысому чубатому парню, который, несмотря на усы, казался моложе его:

— Скажи правду, ты дала себя поймать, потому что узнала, что взяли меня? — и прижимался к нему.

Тут вмешался возмущенный этим зрелищем сутенер, который бахвалился тем, что ранил свою подружку, и завязалась драка. Но, когда вошел дежурный, они уже мирно играли в «морру» [15] Играющие в «морру» выбрасывают одновременно на стол кулаки с несколькими разжатыми пальцами. В то же мгновение они должны назвать вслух сумму разжатых пальцев — своих и противника. Выигрывает угадавший эту сумму. . Вечером за ними пришли, чтобы отвести в тюрьму, и Метелло первый раз в жизни увидел людей, скованных одной цепью. На рассвете к нему поместили двух новых арестантов, с которыми он провел весь следующий день.