Васко Пратолини - Метелло

Метелло пришел спустя час. Эрсилия за это время успела выйти и вернуться снова: купила макарон, вишен, развела огонь и накрыла на стол. Не забыла она зайти в табачную лавку. Посреди стола на чистой скатерти стояла фиаска с вином, за плетенку был заткнут клочок пакли [64] Вместо пробки узкое горлышко фиаски заливается оливковым маслом. Для удаления масла из горлышка фиаски к ней прилагается клочок пакли. .

— Вот это сюрприз! — сказал Метелло. — Все равно что выигрыш в лото! Если бы я знал, то пригласил бы Дель Буоно.

Он, как всегда, хорошо владел собой и был готов к ответу на любой вопрос. Расспросив о Либеро, он стал рассказывать о забастовке.

— Если не прибудут деньги, собранные по подписке, дело примет скверный оборот, — сказал он. — Голод не тетка. Уже многие рабочие поговаривают о том, чтобы вернуться на стройку. Особенно меня беспокоит Аминта. Хотя он и за продолжение забастовки, но это такой человек, что добра от него не жди. Просто какой-то бешеный! Сегодня нам с Немцем и Джаннотто пришлось мчаться на помощь к Олиндо: Аминта схватил его за грудки и стукнул об стенку.

— Почему Олиндо больше не заходит? Ты мог бы привести его сегодня к нам, хоть и не знал, что будет на ужин.

— Он хотел поехать в Ринчине. У него были деньги на билет, не знаю, кто ему дал.

Метелло говорил, как обычно: не был ни рассеян, ни сосредоточен, думал именно о том, о чем рассказывал. На нем не было заметно никаких следов преступления: руки не окровавлены, костюм не разорван. В этот душный вечер он был одет в короткие штаны и безрукавку. Чисто выбритый, красивый и сильный, он был такой же, каким она всегда его знала. Он ел с аппетитом, пил вино, причмокивая языком. После ужина предложил ей пойти подышать свежим воздухом на набережную Арно.

— Посидим полчасика на парапете, поболтаем, если встретим кого-нибудь. Можем дойти до Сан-Фредиано, узнать, хорошо ли уснул Либерино.

— Мне нужно сейчас садиться за работу, — сказала Эрсилия. — В субботу я хочу показать Роини первые образцы цветов.

— Ну что ж, тогда и я останусь, чтоб ты не скучала.

Он даже не заметил ее печали. Между тем, сколько она ни старалась, ей ни разу не удалось улыбнуться. Но и камня за пазухой она не держала: она смотрела на Метелло и не в силах была его осуждать. А если она ошиблась? Если тот человек, которого она видела, когда он спускался по лестнице, а потом шел, прячась за дилижансы, был не Метелло? Во всяком случае, она не чувствовала в нем того лицемерия, которое с уверенностью читала на лице Иды.

— Боюсь, что я буду мешать тебе спать, так как мне придется допоздна стучать колотушкой.

— Разве ты не знаешь меня? Уж если я засну — меня пушками не разбудишь! — И он добавил, заставив ее вздрогнуть: — Другое дело, что ты будешь мешать соседям.

В это время Чезаре окликнул их из своего окна.

— Легки на помине, — заметил Метелло.

Эрсилия была уже у окна и слушала.

— Ида просит извинить ее, — сказал Чезаре, — она придет помогать вам завтра утром. Сегодня мы решили пойти в кафе «Колоннине». Ида уже одевается. Пойдемте с нами, составьте нам компанию!

Эрсилия отклонила приглашение.

— Хорошо я сделала? — спросила она у Метелло и, убрав со стола посуду, оставила только вино и стакан.

— Не хорошо, а отлично, — ответил он и, закуривая остаток сигары, нечаянно подпалил усы.

Вот теперь, на один миг, у нее на лице появилась Улыбка.

— Уж раз ты решила меня побаловать, могла бы купить и сигару, — сказал он.

Вместо ответа Эрсилия сунула руку в карман фартука и достала две тосканские сигары, две половинки. Метелло погладил ей руку.

— Ты пробовала, тянутся они через соломинку [65] В тосканские сигары вставляется соломинка, служащая мундштуком. ?

— Пробовала, и потом у меня целый час сидели в горле крошки табака.

Прибрав в кухне, она села перед чурбаком и принялась за свою работу. Метелло снова уткнулся в журнал «Критика сочиале».

— Уж этот мне Турати! — воскликнул он. — Великий человек, но как сложно пишет!

Он налил себе еще полстакана и отодвинул фиаску.

— Возьми его от меня, — сказал он Эрсилии, — если хочешь, чтобы мне хватило и на завтра.

Потом спросил:

— Ты не собираешься ложиться? Ведь сегодня ребенка нет дома.

И самой Эрсилии показалось непонятным, почему при этих словах она не почувствовала отвращения, а только волнение и обычное смущение.

— Ложись спать, ложись, — сказала она, — ребенка еще много дней не будет дома.

И видя, что Метелло все еще стоит на пороге комнаты, боясь, что он подойдет к ней, она, стуча колотушкой по штампу, добавила:

— Кроме того, сегодня это невозможно ни в коем случае.

Она посмотрела на него краешком глаза. Метелло провел указательным пальцем под носом, но не подошел к ней и не проявил недоверия, а только улыбнулся и пожелал спокойной ночи.

Стараясь ни о чем не думать, она допоздна стучала колотушкой по штампам, а груда разноцветных лепестков мака все росла и росла. На улице замолкли голоса и звуки мандолины. В конюшне ржали лошади. Казалось, стук колотушки становится все громче. Но Ломбарди не протестовали. Зато кто-то из окна противоположного дома крикнул:

— Не пора ли прекратить это? А?

Неизвестно почему, сердце у нее упало, она испугалась.

Метелло спал глубоким сном. Она легла в темноте, нарочно отодвинувшись от него как можно дальше, на самый краешек постели, где обычно спал ребенок. Теперь настал ее черед не спать до утра. Она слышала дыхание Метелло, чувствовала его присутствие рядом с собой и, несмотря на то, что ночь обычно рождает в разгоряченных умах навязчивые мысли, она еще не обвиняла мужа, в ней не поднималось возмущение против него. С самого начала она не сомневалась, что во всем была виновата Ида, она его соблазнила, она ему навязывалась, она… Но когда это случилось? С какого времени длится? Впрочем, не это главное. Гораздо важнее найти способ положить конец их отношениям, если они действительно зашли так далеко. Что делать? Наброситься на Метелло? Нет, у него сейчас много других забот, его нельзя раздражать сценами ревности. Как будто это не он, несмотря на все свои заботы, несмотря на то, что стоял во главе забастовки, нашел время изменять жене, искал забвения в объятиях прелестной Идины! В конце концов, если она и чувствовала себя обманутой, то не мужем. Она никогда не задумывалась над тем, способен ли он ей изменить, но раз уж так случилось, его поступку можно было найти объяснение. Мужчина уже ко дню свадьбы десять или сто раз изменил своей жене. Женщина знает, что ее муж никогда не будет целиком принадлежать ей, потому что еще прежде принадлежал другим. Принято говорить: что было, то прошло. Прошлое забывают или не хотят придавать ему значения, и все же того, что было, не зачеркнешь. К тому же Метелло сам рассказывал ей о Виоле, об Ильзе, о девушках, которых он знал в Неаполе, когда служил там в солдатах, и о дочери рыбака, с которой любезничал в ссылке. Возможно, что он не сказал ей всей правды и что в его жизни были и другие женщины. А может, их было и меньше, чем он пытался ее уверить; ведь даже встречу с Аннитой, которая произошла еще до знакомства с Эрсилией, и ту он считал похождением. В этом нет еще ничего плохого, повторяла она себе, таковы все мужчины. А сколько женщин также идет под венец уже искушенными, и не только на словах? Полюбив друг друга, люди женятся и порывают с прошлым, потому что их любовь настоящая. Только с этого момента мужчина целиком принадлежит женщине, а уж она должна уметь его удержать. И если Метелло изменил ей, значит, она, Эрсилия, в какой-то степени сама в этом виновата. Но главное — он был ее мужем, и ни за что в мире, даже если бы Метелло потребовал развода, Эрсилия не усомнилась бы в его любви. Она не могла допустить и мысли о том, что он способен отдать свое чувство какой-то другой женщине, да еще такой, как Ида!