Васко Пратолини - Метелло

— Эге, да я, видно, попал в цель?

— Я же сказал — «может быть».

Как бы ни был мужчина осторожен и серьезен, ему всегда будет казаться, что он не получил полного удовольствия от своего любовного похождения, пока он не расскажет о нем другу. Метелло нашел в карманах два сольдо, о которых совсем забыл, и перед стойкой, теперь уже не у Кити, а у Ночеллино, открыл Джаннотто свою тайну. Пообещав, что он будет нем как могила, Джаннотто согласился, что отношения с такой женщиной, как Ида, всегда можно разорвать в нужный момент. Такие отношения не затрагивают сердце. А с другой стороны, это как вино, которое стоит перед тобой: разве оставишь его в стакане?

На следующий день, в среду, был праздник Сан-Джованни, от которого каменщики не ждали никаких чудес. И наконец настал четверг — срок, после которого они так или иначе должны были «начать действовать». Строительные площадки по-прежнему охранялись часовыми, а у подъезда здания, где находилось Объединение предпринимателей, был выставлен пикет. Никто из предпринимателей не показывался ни в Объединении, ни на стройках. Говорили, что Мадии и Тайути уехали в Рим «бог знает зачем», а Бадолати хоть и появился как-то раз на стройке по улице 20-го сентября, но никто его толком не видел и не сумел с ним поговорить. Все забастовщики — и вернувшиеся из деревень, и остававшиеся в городе — с самого утра начали собираться группами у Палаты труда. По мере того как время шло, становилось все очевиднее, что деньги, собранные по подписке, не успеют прибыть вовремя и их в этот день не распределят. Но так как надежда всегда теплится до самой последней минуты, сбор был назначен на семь вечера. В ожидании этого часа никто не уходил из района проспекта Тинтори. У Метелло, впрочем, была возможность провести день по-иному. Радовался ли он этому или уже испытывал раскаяние, но его ждала Ида.

Не осмеливаясь больше встречаться у нее на квартире, они договорились о свиданьи за Рифреди. Однако с четырьмя сольдо, бренчавшими в его кармане, можно было только смотреть друг другу в глаза и пить газированную воду, а они сгорали от страсти. Он повел ее в Монтеривекки, куда теперь мог дойти с закрытыми глазами.

Почему-то все его любовные встречи происходили на берегу реки или ручья. Еще будучи мальчишкой, он подстерегал Козетту на берегу Сьеве; домик Виолы стоял на берегу Арно, а плотины и камыши Муньоне были свидетелями его встречи с пруссачкой Ильзой. Теперь свиданье состоялось среди скал, буковых и оливковых деревьев, спускавшихся по склону к Терцолле. С холма можно было видеть все вокруг, оставаясь в то же время незамеченными. Они не успели опомниться, как прошло несколько часов, уже надвигался вечер, пастух собрал стадо у полигона и гнал его по тропинке, ведущей в Кареджи… Поодаль от них расположился ефрейтор карабинеров с девушкой: он снял свою треугольную шляпу и расстегнул мундир.

— Где еще найдешь такое укромное местечко? — сказал Метелло.

Ида казалась молоденькой девушкой, впервые пришедшей на свиданье, и в то же время, несмотря на стеснявшие ее одежды, была искусной, ловкой и щедрой женщиной. Небо постепенно темнело, просыпались лягушки и умолкали Цикады. Он положил ей под голову свой пиджак.

— Теперь ты, как и собиралась, поедешь на море, а через месяц, когда вернешься, мы обсудим, как быть дальше.

— Нет, нет и нет, — мягко, без раздражения возразила она. — Я уверена, что вернулась бы обратно с первым же поездом.

Сняв двумя пальцами муравья, который полз по его руке, Метелло продолжал, не отвечая на ее слова:

— Может случиться, что через месяц это увлечение пройдет как у меня, так и у тебя.

— У меня не пройдет, нет, — вздохнула она. — Мне кажется, что я живу на свете всего три дня.

— А я, — сказал он, стряхивая травинки с ее юбки, — хоть и моложе Христа, но уже начинаю чувствовать себя разбойником. — Он встал. — Пойдем, видишь, солнце уже заходит. Твой муж вернется и не застанет тебя дома.

— О, — воскликнула она и продолжала сидеть, поправляя прическу и закалывая шляпу булавкой, — он удовлетворится любым объяснением. Что бы я ни сказала, ему все хорошо. Сознайся лучше, и я не стану отрицать твоей правоты, что тебя больше беспокоит…

Он перебил ее — ему казалось невыносимым услышать из уст любовницы имя Эрсилии.

— К семи часам я должен быть в Палате труда.

И необходимость оправдываться вызвала у него досаду. Ида протянула руку, чтобы он помог ей встать, и, вскочив, прижалась к его груди.

— Ты уже раскаиваешься? — сказала она.

Под глазами у нее блестели какие-то подозрительные капельки, но возможно, это был пот. Она поцеловала Метелло в подбородок, а он не сумел и не захотел уклониться от этого порыва. Узнав Иду поближе, он уже не считал ее ни глупой, ни пустой. А может, за несколько дней их близости сильное чувство так преобразило ее? Она привыкла жить синьорой, а он привел ее, как простую крестьянку, сюда, под открытое небо, где полно муравьев и валежника. На какой-то миг он представил себе ее свежей, душистой, ничем не стесненной, какой она была в своей спальне два дня тому назад, и желание вновь пробудилось в нем. Нет, она и вправду ничуть не была несносной, как он думал прежде.

Ида посмотрела ему в глаза и, казалось, угадала его мысли. Она опустила голову, и лицо ее скрылось под большими полями соломенной шляпы, которая так шла ей.

— Разве в комнате не лучше? — прошептала она. — Как позавчера? Пусть даже не у меня?

— Ты должна уехать, — сказал он и повторил: — Завтра ты должна уехать на море.

Метелло пошел вперед, а она догнала его и взяла под руку. Они прошли мимо карабинера с девушкой. Небо на горизонте стало багровым, желтый диск солнца прятался за крышами Рифреди.

— Я уже отложила отъезд. Еще неделю ты должен будешь мириться с моим присутствием, — сказала Ида. По-детски надувшись и часто моргая ресницами, она на ходу отшвыривала камешки зонтиком.

Они расстались у Ромито. Метелло смотрел ей вслед и видел, как она завернула за угол у стекольного завода. Хрупкая, элегантная фигурка поднималась на мост Ромито, и казалось, будто она насыщается красками и растворяется в отблесках заходящего солнца. Вот дома, которые он строил, а вот дом, с лесов которого упал отец Эрсилии. Теперь всюду здесь царит оживление: улицы и площади многолюдны, во дворах играют дети, из винных погребков вынесли на улицу столики.

И долго еще не какие-то определенные воспоминания, а неясная, внезапно нахлынувшая горечь сжимала его сердце. Потом он бросился бежать, как мальчишка, вниз по склону крепостного вала. Так он бежал до самой Палаты труда, до проспекта Тинтори. Там он узнал новости, которые поглотили его целиком, так что трехдневный роман с прелестной Идиной сразу же остался где-то далеко позади. Однако, помимо забастовки, ход которой после полудня резко изменился, произошло еще кое-что, о чем он узнал подробно только впоследствии.