Васко Пратолини - Метелло

— И это все? — спросил его Фриани.

— Нет, я хочу еще кое-что сказать.

Он говорил, тщательно выбирая слова, стараясь как можно точнее передать свои мысли, чтобы потом нельзя было ни к чему придраться. Его характер — человека, который вырос среди туповатых и хитрых крестьян и формировался постепенно в условиях жизни и работы в городе, его неразвитый, но здравый ум, его благородство и его хитрость и, наконец, его преданность идеям, в которые он уверовал, подвергались теперь величайшему испытанию. Он понимал, что, как и месяц назад, когда произошла стычка с Бадолати, товарищи ждут, чтобы кто-нибудь подал им пример и взял на себя одного бремя, от которого хотел избавиться даже старый Липпи. Их единодушие, только что продемонстрированное перед ним, возлагало на него еще большую ответственность за исход общего дела. То, что среди немногих перешедших на ту сторону баррикады был сейчас Олиндо, не огорчало его, а только придавало ему силы. И обращаясь к товарищам, он смотрел перед собой, пытаясь различить Олиндо в группе штрейкбрехеров, прятавшихся за спины полицейских и солдат. Все так же обхватив колено руками, он продолжал:

— Я освобождаю вас от жертвы, которую вы хотите принести ради меня, в особенности если эта жертва не только заставит вас поголодать, но и вообще кажется вам безрассудной. Можете называть меня упрямым и неблагодарным, но я считаю, что, отказываясь подписать заявления, вы соблюдаете только свои личные интересы.

Он провел рукой по губам и подбородку и, слегка откинувшись назад, посмотрел на своих товарищей, стоявших по обе стороны от него.

Первым заговорил Дуили. Он сказал:

— Ты и в самом деле неблагодарный человек, но тем не менее ты прав.

Остальные, казалось, были согласны с ним и, очевидно, собирались с мыслями, прежде чем что-нибудь сказать.

— Мне интересно взглянуть, как ты будешь себя вести, когда те пятеро выйдут из конторы, — вмешался старый Липпи.

Метелло обратился к Фриани:

— Ты что-то хотел сказать?

Фриани покачал головой и улыбнулся:

— Только одно: я не подписал бы заявления, даже если б мне угрожали отрубить обе руки. Но именно твои доводы еще раз подтвердили мою правоту и я на всю жизнь останусь анархистом.

Метелло не успел ему ответить, так как общий разговор был прерван появлением инженера и его свиты, выходивших из конторы. Бадолати что-то сказал племяннику и сыну Мадии, которые вновь сели в коляску. В этот момент у Метелло мелькнула мысль: он позвал маленького Ренцони и велел ему:

— Сбегай посмотри, как идут дела на участке Мадии и расспроси, не знают ли они чего-нибудь о других стройках. Беги во весь дух и возвращайся поскорее.

Помогая себе руками, маленький Ренцони вскарабкался на насыпь, кубарем скатился на набережную Муньоне и в мгновение ока очутился у Понте-Россо, так что казалось, будто коляска гонится за ним.

Прежде чем он вернется и принесет известия, которые ему покажутся такими важными, у строительной площадки Бадолати произойдут решающие события и каждый из присутствующих здесь людей обнаружит меру своих духовных сил.

Инженер выступил вперед, полицейский комиссар в котелке и унтер-офицер остановились в нескольких шагах от чего. Рабочие стали плечом к плечу, засунув большие пальцы рук в жилетные карманы. Солнце уже поднялось высоко и заливало светом дорогу, идущую по насыпи; теперь оно было за спиной у рабочих, а Бадолати било прямо в глаза. Выйдя из тени, он сдвинул шляпу на лоб. Потом, заложив руки за спину и сутулясь еще больше обычного, сказал:

— Вы что же, совсем спятили?

Он кивнул головой сперва в сторону унтер-офицера, затем в сторону полицейского и бросил взгляд на леса:

— Подняли на ноги солдат и полицию, а работа тем временем стоит!

Он помолчал и не то набрал воздуха, не то вздохнул.

— Не думайте, что я разговариваю с вами так, потому что струсил. Я хотел бы только знать, что все это означает. И если кто-нибудь из вас намерен дать мне объяснение, я буду ему весьма признателен.

Рабочие молча смотрели на него. Перед ним была непроницаемая стена. Он понял, что брешь, которую пробили семеро штейкбрехеров, проведшие ночь на стройке, вновь закрылась.

— Ответь-ка ты, Липпи. Ведь ты здесь старше всех.

Липпи вынул изо рта трубку, явно раздосадованный тем, что именно ему оказана эта привилегия. Но он действительно был здесь самым старшим и, казалось, забыл о намерениях, которые высказывал несколько минут назад, потому что вдруг спросил:

— Вы обращаетесь ко мне? Разве вы меня не уволили?

— Стоило тебе зайти в контору, и все бы уладилось.

— А в объявлении об этом ничего не написано.

— Однако ты меня знаешь… сколько уже лет?

— Да лет тридцать, если не больше. Я работал чернорабочим у вашего отца.

— И что же? Разве ты слышал когда-нибудь, чтобы я отказал человеку в помощи и оставил его умирать с голоду?

И тут Липпи, все более раздражаясь и чувствуя, как кровь приливает к голове, наговорил инженеру такого, что могло только обострить положение.

— Вы обещали убрать Криспи, а он все-таки здесь.

— Он здесь, потому что так надо.

— Вот видите! Так знаете, что я вам скажу… Нет, я ничего не стану говорить, а только спрошу: не кажется ли вам, что вы кривите душой?

Инженер шагнул вперед, вошел в полосу тени и стал лицом к лицу с Липпи, по-прежнему держа руки за спиной.

— Я не кривлю душой, Липпи, и всегда действовал прямо. А вот вы хватили через край.

Старик выдержал его взгляд, поднял трубку на уровень плеч и, показывая ею на рабочих, стоящих по обе стороны от него, заговорил, отчеканивая каждое слово:

— Видите ли, инженер, это другое поколение. Разрешите мне сказать два слова. Когда я был молод, такие же подрядчики, как вы, посылали десятников вербовать нас. Мы становились в ряд перед портиками на площади Синьории и ждали. Совсем как проститутки. Тогда еще носили фартуки, завязывавшиеся на поясе, помните? Это была наша рабочая форма… И всегда находился кто-нибудь, готовый наняться за гроши и отбить у тебя работу…

Эти слова, казалось, растрогали его, но он тут же рассердился на себя и закончил:

— А теперь перед вами другое поколение. Я это понял, хотя не умею ни читать, ни писать. Как же вы, человек ученый, не можете понять?

— Прежде у людей уважения было больше, а работы — меньше, — ответил инженер.

— Может, и так, только оставьте меня в покое, прошу вас, — Липпи медленно опустился на груду кирпичей, — я уже сыграл свою роль в этой комедии.

Когда он сел, в шеренге рабочих образовалась брешь, которую тут же заполнил собою инженер. Теперь Метелло стоял рядом с ним и смотрел на него. Бадолати хотел было обратиться к нему, но удержался, по-прежнему делая вид, будто не замечает его. Повернувшись к Метелло спиной, он пошел вдоль шеренги.