Ханна Бренчер - Если ты найдешь это письмо… Как я обрела смысл жизни, написав сотни писем незнакомым людям

Я сидела рядом с демоноподобной тварью и скелетом, обутым в «конверсы», когда на моем экране появилось это сообщение. Был полдень Хэллоуина. В подземке было полно людей, наряженных в костюмы. Маленькая ведьма бегала кругами по вагону, но мать все время одергивала ее и притягивала поближе к себе. Зеленый грим на лице девчушки едва держался.

«Привет, незнакомка!»

Это был Нейт. При взгляде на его имя, высветившееся на экране, меня затопила волна облегчения. Крохотный привет из дома. Странно, что я так отдалилась от друзей из родного городка. Казалось, нас разделяли целые миры, тогда как на самом деле для преодоления расстояния достаточно было телефонного звонка или текстового сообщения. Это было то свойство волонтерского года, о котором меня не предупредили. Ты – это по-прежнему ты. Но ты меняешься и пытаешься осмыслить все, что тебя окружает. Это способно озадачить любого, кто никогда по-настоящему не понимал, почему ты добровольно решила целый год своей жизни не зарабатывать никаких денег и жить привязанной к иммиграционному центру. Я уже знала, что у меня в запасе будут истории, которые я никогда не расскажу своим друзьям дома. Дело не в том, что им было все равно: они просто не поняли бы это так, как мне хотелось бы.

Однако Нейт был исключением. Он всегда был исключением, потому что даже тогда, когда он чего-то не понимал, он хотел понять. И усаживался в кресло, которое ты для него ставила, и слушал тебя часами, если тебе это было нужно. Вот такой он, Нейт. И хотя в тот день его не было со мной в подземке, а на том месте, где должен был бы сидеть он, сидел демон, я все равно почувствовала себя в безопасности, просто увидев на экране его имя.

Мы с Нейтом вместе росли. Говоря «росли», я имею в виду, что мы стали друзьями в напоминающей размерами Гранд-Каньон пропасти, разделяющей ту пору, когда ты ребенок и желания у тебя детские, и то время, когда ты уже подросток и хочешь вписаться в эту роль. Мы познакомились, когда коридоры звенели от первых поцелуев и «вторых баз», [22]когда металл скобок заполнял наши рты и большинство из нас могло рисовать созвездия из прыщиков, каскадами высыпающих по крыльям носа и на лбу. Пора неловкости и неуклюжести – да, но именно в те первые подростковые годы мы начинали выбирать из компаний одноклассников тех, кто вырастет хорошим человеком.

Как и любая девочка-подросток, я чувствовала себя неприметной и пыталась понять, как и чем мне заполнить это долговязое тощее тело, которое доверил мне Бог. Но Нейт заметил меня и выбрал из толпы. Он шутил со мной. Он интересовался, как у меня дела. Мне нравится думать, что я в чем-то отвечала ему взаимностью, возможно, до степени одержимости. Потому что я именно была им одержима. И ты, читатель, сказал бы, что слово «одержимость» – преуменьшение, если бы был там и видел мои сердечные микроприступы всякий раз, как я слышала в компьютерных наушниках звук распахивающейся двери и видела, как ник Нейта появляется в верхней строке списка моих друзей, в который я вносила имена всех своих тайных влюбленностей. Если бы видел, как я выжидала от трех до пяти минут, давая ему время, чтобы войти в сеть и проверить почту – и сама успевала стать достаточно хладнокровной, спокойной и собранной, чтобы набрать «привет!» и послать это слово ему по волнам киберпространства. Или как я распечатывала все наши диалоги до единого и хранила их в ярко-желтой папке под кроватью. Эти воспоминания понадобятся мне, когда мы поженимся – так я думала.

Я не удивилась бы, узнав, что на свете существует еще сотня желтых папок, посвященных Нейту. Он обращал внимание на каждого. Он разговаривал со всеми. Его поступки как будто стирали границы популярности. В то время как мы придавали такое значение этому слову, он просто хотел, чтобы все чувствовали себя желанными. Нужными. Имеющими причину быть здесь. Это о многом говорит, когда человеку четырнадцать лет.

«ПРИВЕТ!!!» – отозвалась я на его сообщение. Поезд только что вынырнул на поверхность у 161-й улицы. Это запоминающаяся часть поездки на метро, когда ты наконец снова вступаешь в контакт с внешним миром. Все SMS и «твиты», которые ты пропустила под землей, потоком устремляются в коммуникатор, когда все квадратики AT&T вновь появляются в уголке экрана.

Я набрала было вопрос «Как дела?», но засомневалась, стоит ли оставлять эту фразу. Мой палец завис над кнопкой «отправить». Я терпеть не могла задавать ему этот вопрос. Это был вопрос, который все наши друзья задавали постоянно, и этого я тоже терпеть не могла: «Как дела у Нейта?»

Всего два года назад один телефонный разговор навсегда изменил все последующие «Как дела?». Это был один из тех разговоров, которые надолго оставляют на пальцах чернила памяти. Я научилась остерегаться таких разговоров, о которых помнишь все, – где ты стояла, что было на тебе надето… Эти разговоры становятся твоей частью. Как вторая кожа.

Это был телефонный звонок Ронни, лучшему другу Нейта. Я стояла в прачечной нашего студенческого общежития. Складывала рубашки. Я сказала Ронни, что до меня дошли слухи, будто Нейт болен. Я просила Ронни подтвердить, что это неправда. Мне нужно было, чтобы он это подтвердил. Он не смог. Нейт действительно был болен. По-настоящему болен. Это оказались не слухи. Рак.

«Ведь нам положено быть неуязвимыми», – вот что я думала после того, как Ронни в тот вечер повесил трубку. Нам всего по двадцать одному году. Все должно обойтись. Это будет просто еще один ухаб на дороге, и спустя пару лет все мы будем сидеть за столом, разговаривая о вещах, которые так рады были оставить в прошлом. Типа джинсов клеш и того периода, когда мы считали миленькими платья а-ля шлюха, которые надевали на школьный бал. Рак будет просто одной из таких вещей… Потому что рак был одной из тех вещей, что никак не могли нас коснуться. Мы были слишком молоды. Нам еще столько всего нужно было сделать. Наверное, людям свойственно думать, что тех, кого они любят, рак никогда не коснется. До тех пор пока это не случится.

Я увиделась с Нейтом несколько недель спустя. Он пошутил: мол, весит теперь всего-навсего 62 килограмма. Я видела это по его лицу. Мы сидели в городском ресторане-вагончике. Я обламывала кончики своих куриных палочек. Он прихлебывал суп. Я жалела, что не могу промотать время, как киноленту, вперед к тому моменту, где мы оба будем взрослыми и окажемся по другую сторону всего этого. Думаю, мне просто хотелось знать, что мы оба доберемся туда благополучно.

Он все рассказал мне в этом старом, привычном ресторане-вагончике. У него хорошо прошел семестр. Он выбрал специализацию. Все было нормально. А потом пришла боль, мучительная боль в боку. Он утратил способность удерживать внутри пищу. Поднялась высокая температура. Он кашлял так сильно, что трещали ребра. Все случилось быстро. Все анализы и тесты крови привели к тому, что утром в понедельник с губ онколога слетели слова: «Уже по одним снимкам я могу сказать, что у вас рак прямой кишки, распространившийся в печень». Рак прямой кишки. Продвинутая стадия. Четвертая.