Сергей Шикера - Выбор натуры

За Одарку ответил Сараев. Смущаясь и словно отчитываясь, он вкратце рассказал историю ее появления.

– Из Винницы? – переспросила Паола. – Как интересно! Я там часто бываю проездом, когда еду в Москву или обратно. Сколько там поезд стоит, десять минут, кажется?

В комнате появился кто-то из братьев Убийволк, а вместо него из комнаты вышел Тимофей. Паола повернулась к вернувшемуся спутнику.

– Мы, кажется, смутили Андрея Андреевича, – сказала она. – Он нам не верит. Пусть он называет тебя просто Иваныч, ему так будет легче, ты не против?

Убийволк поднял к лицу и поцеловал руку Паолы.

– Брат о вас много рассказывал, – сказал он Сараеву, и они с Паолой расхохотались.

Пробыли они совсем недолго, от чая отказались.

– Ну, Иваныч, давай не будем мешать молодым, – сказала Паола, беря под руку спутника.

– Держитесь! – бодро произнес на прощание тот. – Когда мы вернем Новороссию в состав России, назначим вас здесь министром кино. Есть такая должность? Нет? Ну, значит будет.

– Яка гарна жинка! – сказала Одарка, когда Сараев закрыл за ними дверь.

Она выглядела уставшей и какой-то ошалевшей. Завершившийся наконец-то день произвел на нее, по всей видимости, сильное впечатление. Кажется, она решила, что такое тут происходит каждые выходные.

XXIX

Гей!

В понедельник, Одарка провела первую половину дня с Резцовым, и вечером пришла грустная, со своим карандашным портретом на листе ватмана. Во вторник она ходила по магазинам, а в среду приготовила с утра самую большую, из тех что были у Сараева, кастрюлю борща, и вечером устроила прощальный ужин (утром она хотела уехать автобусом). Еще днем Сараев заметил, как время от времени лицо квартирантки сковывала мрачная, сразу старящая её неподвижность. Должно быть, в последний день её пуще прежнего тяготили и неловкость положения, и бессмысленность поездки. Только за столом, выпив, она повеселела.

После десерта Сараев закурил. Одарка с его разрешения включила приемник и поймала какую-то развесёлую музыку, сделала её погромче и начала было убирать со стола, как вдруг погас свет. Они посидели еще некоторое время при свече, и Сараев пошел к себе в спаленку. Некоторое время они переговаривались из комнаты в комнату. Рассказывали друг другу, кто как в детстве проводил время, когда выключали свет. Сараев вспомнил, как они всей семьей садились играть в лото, а Одарка сказала, что у них любили петь песни. Сараев предложил ей спеть. Она поломалась и спросила:

– А що заспиваты?

– Да что хочешь.

– Про Довбуша хочэтэ?

– Давай про Добуша.

– Алэ цэ довга писня.

– А куда нам торопиться?

– Тоди я до вас пиду. А то сыльно голосно выйдэ. Сусидив пэрэлякаемо чи ще щось. Гаразд?

Ну, а почему бы нет, подумал Сараев. Обрадовался же он сам позавчера возможности рассчитаться с Борисом за беспокойство покупкой самогона. Так почему бы не предоставить такую же возможность и его гостье. Одарка, хихикая и ойкая, шла на ощупь и, когда приблизилась, Сараев поймал ее за руку, потянул к себе и, подхватив за талию, усадил рядом. Потом подвинулся, сел повыше и рывком придвинул ее еще ближе. Теперь они сидели лицом к лицу. Одна рука Сараева лежала на ее колене, другая на талии.

– Ну так слухайтэ. Тилькы чур нэ заважаты, – сказала Одарка, глядя ему в глаза.

– Постараюсь, – беззвучно ответил Сараев.

Повернув лицо к окну, она запела.

Як по пид гай зэлэнэнь-кий…

Гей!

Як по пид гай зэлэнэнький

Ходыть Довбуш молодэнький,

Ходыть Довбуш молодэнь-кий.

Та й на нижку прыпада-е…

Гей!

Та й на нижку прыпадае,

Топирцэм ся пидпырае,

Топирцэм ся пидпыра-е.

Що бы Куты нэ мыну-ты…

Гей!

Що бы Куты нэ мынуты,

До Косова завэрнуты,

До Косова завэрну-ты.

До Косова, та й до Дзвин-кы…

Гей!

До Косова, та й до Дзвинкы,

До Штэфановойи жинкы,

До Штэфановойи жин-кы.

Сараев стал дрожавшими пальцами расстегивать её кофточку, и на третьей пуговице Одарка мягко перехватила и опустила его руки на свои колени. Сараев посидел некоторое время смирно и полез под кофточку, вытягивая ее из-под юбки, с боков.

Добрый вэчир, Штэфано-ва…

Гей!

Добрый вэчир, Штэфанова,

Чы вэчэря вжэ готова?

Чы вэчэря вжэ гото-ва?

А вэчэря будэ пиз-но…

Гей!

А вэчэря будэ пизно,

Усим людям будэ звисно,

Усим людям будэ звис-но.

Руки Сараева прошлись под кофточкой по торсу вверх, коснулись грудей. Вызволенные из тугих чашек, они, одна за другой, благодарно ткнулись твердыми, как пробка, сосками в его ладони, в их нежные чувствительные середины.

Ой ты жинко, видпры ха-ту…

Гей!

Ой ты жинко, видпры хату,

Чы на двори добуваты?..

Чы на… двори…

Одарка умолкла, прерывисто втянула воздух и, расстегивая кофточку, подалась к нему. Задыхался и Сараев. Счет шел на минуты, а столько всего хотелось успеть. Но – не довелось: три сильных удара потрясли входную дверь. Клонившаяся к Сараеву Одарка и он сам с полными ладонями замерли. Еще три удара, еще сильнее.

– Цэ вин, – испуганно прошептала Одарка и выпрямилась.

– Тихо! никого нет дома! – шепнул Сараев. – Чёрт!!!

Последнее слово относилось к загоревшемуся свету. Одарка задернула полой кофточки неожиданно белые и как будто еще более нагие груди, а Сараев, крепко схватив ее за плечо, прижал к своим губам палец. Первое, что пришло ему в голову: выключить свет везде, чтобы Прохор, выйдя на улицу, мог увидеть только темные окна. Их нет дома. Он бесшумно соскочил с кровати, сделал осторожный шаг к порогу и замер, заслышав странный звук. А когда – почти сразу же – понял, откуда он, только беспомощно дернулся, потому что вмешиваться уже было поздно. Что-то басурманское, ритмически рваное быстро поднялось из разогретых глубин проснувшегося «Телефункена» и с ближневосточной оголтелостью бурно хлынуло в комнату. Сараев только сморщился и втянул голову в плечи. Удары в дверь посыпались один за другим. Били, как топором, – размеренно, наотмашь. Громко заработавший среди ночи приемник, да еще с такой мелодией, казалось, мог бы только подтвердить, что дома никого нет, но ночной гость так не считал. «Вот же дубина! Неужели не понятно, что ушли, а приемник оставили включенным?!» – возмущался Сараев, стоя посреди спальни. Но переубеждать Прохора таким образом – затаившись и не подавая признаков жизни – было рискованно. Вариантов тут могло быть два: или не выдержит дверь, или разбуженные шумом соседи вызовут милицию. Сараев выключил приемник и пошел открывать.

За порогом стоял Прохор с резиновой дубинкой.

– Гей! – крикнул он и вошел в квартиру, грубо оттерев плечом Сараева. – Не помешал?

«Значит, он стоял и слушал», – подумал Сараев, мимоходом порадовавшись правильно принятому решению.