Александр Сегень - Русский ураган. Гибель маркёра Кутузова

Он решился сделать шаг, но она тотчас заверещала:

— Не приближайся, любимый! Не нарушай гармонию круга! Вернись на шаг назад. Вот, во-о-о-от… О-о-ох, ох, как хорошо! Какой волшебный круг любви, весь из меда и вина!

«Круг любви! — в сердце своем зло проворчал Выкрутасов. — Еще одно кругово иззебренное!» Ему уже порядком все надоело. Непорочное соитие продолжалось уже как минимум полчаса, а то и больше. Сколько можно так глупо стоять и смотреть на ее содрогания, слушать ее сладострастные стоны и вопли, при этом ни в чем не участвуя!

Однако время шло, а ее наслаждение и его мучение продолжались и продолжались. Он уже подумывал о том, чтобы плюхнуться в кровать и забраться под одеяло, но опасался, что она обезумеет и выкинет какой-нибудь фортель. Ведь и зарезать может, дура такая. Боже, до чего ж тошнит от поганой сандаловой палочки! Ну и дураки же эти бесконтактники! Фу, пакость! Он стал думать о том, кто во всем виноват, и, конечно же, пришел к Ельцину и всей его преступной клике. Мысль его протекала следующим образом: вот сейчас он, Дмитрий Выкрутасов, мог бы, не теряя ни капли божественного зрелища, насладиться трансляцией футбольных матчей из Франции, а потом, сытый футболом, возлечь со своей любимой Раисой и исполнить супружеский долг, причем не бесконтактно, а по-людски. Но нет, там теперь Гориллыч!.. А почему? Потому что ельцинская буржуазная революция лишила Дмитрия Выкрутасова жизненных опор, отняла любимую работу, сделала безработным, ненужным, а теперь и вышвырнутым на улицу, в мощную струю урагана. Это Ельцин и его клика превратили цветущего, полного сил, ума и здоровья мужчину в песчинку, в мусоринку, к которой тотчас подкралась труба пылесоса и всосала в себя. И вот он несется по этой трубе в вихре, наивно полагая, что сей вихрь есть русский ураган, призванный дать ему, Выкрутасову, и всей стране России вожделенное обновление. Будь проклят тот день, когда Дмитрий Выкрутасов впервые проголосовал за уральское чудовище!

Ему захотелось хоть с кем-нибудь поделиться своими горестными раздумьями. Но с кем?! В пяти шагах от него корчилась и стонала дура Динамисса, динамистка проклятая. Вот и ее хотя бы взять, почему она такая? Потому что всей стране мозги набекрень сдвинул свердловский алкаш, это благодаря ему, гаду, развелось по всей стране этих гнусных сект. При советской-то власти они б никогда не смогли прихватизировать себе роскошный спорткомплекс ткацкой фабрики. А наши футболисты — чуть только появится маломальское мастерство, их раз и в заграничные клубы продают, а там развращают, калечат души, и возвращаются они на родину выжатые, высушенные буржуазной потогонной системой. И в этом — одна из главных составляющих зловещего плана мирового футбольного заговора против России.

— Все! Вот сейчас! Вот сейчас! — уже почти кричала от наслаждения бесконтактная динамистка.

«Вот сейчас… — мысленно ворчал на нее Дмитрий Емельянович. — Вот сейчас дать бы тебе прямо в лоб!..» Он уже с ненавистью взирал на нее и не видел никаких способов спасения несчастной приверженицы секты ЦСХА. Он страдал от отчаяния, ибо чувствовал, что слаб, что не в его силах вытащить ее из цепких лап всех этих свами-хейфицев. «Ну давай же ты скорей!» — мысленно подталкивал он ее, видя, что она близка к какому-то итогу своих длительных бесконтактных усилий. Но она все сильнее и сильнее верещала и задыхалась от сладострастия, а это никак не оканчивалось. И бедный Видьядхар Выкрутасов уже отчетливо осознавал, что и отсюда ему придется улепетывать. Причем улепетывать сегодня же, не дожидаясь понедельника и решения администрации «Текстильщика», потому что завтра она его уж точно поведет венчаться в спорткомплекс ЦСХА, раз ей так хорошо удается с ним это так называемое непорочное соитие.

Прошло еще минут десять, прежде чем динамистка исторгла из глубин своего существа самые решительные стоны, свидетельствующие о том, что итог все же достигнут.

— Я умира-а-а-а-а… — простонала она почти басом и, как терпящий катастрофу самолет, рухнула на пол.

«Интересно, какой наркотой нужно было себя опоить…» — подумал Дмитрий Емельянович, возможно и возводя на динамистку напраслину. В комнате воцарилась тишина. Получите, Дмитрий Емельянович, вы же так стремились к чистоте, трезвости и тишине! Вот вы полностью трезвы, совершили акт непорочного и чистейшего соития, от которого уж точно никак не заразитесь ни СПИДом, ни чем иным, а в награду за это вам и тишина.

Почему-то припомнилось, что какие-то восточные балбеи, дзен-буддисты, что ли, собираются вместе и долго орут, а потом враз умолкают и наслаждаются идеальной тишиной. Он подошел к динамистке и прикоснулся к ней, опасаясь, что она опять завопит: «Не прикасайся ко мне! Отойди назад!» Но дура лежала неподвижно. Он перевернул ее с живота на спину и приложил ухо к груди. Дыхание прослушивалось, она не померла в своем вымученном и неестественном оргазме, и тогда он поднял ее легкое тело и перенес в кровать, уложил поудобнее, заботливо укрыл одеялом. Правда, при этом не сдержался и прошептал:

— От ты ж, динамометр глупый!

Затем он оделся. Часы показывали половину второго ночи. Спать нисколько не хотелось. Мыслей о том, чтобы залезть к обморочно спящей динамистке, боже упаси, не было. А главное, не оставалось ни малейшего желания засиживаться здесь. Выкрутасов достал из своего чемодана лист бумаги, присел к журнальному столику и написал прощальную записку, вложив в нее все свое политинформаторское хитроумие:

«Это было слишком хорошо, чтобы можно было хотя бы раз повторить. Я ухожу в иные миры, в иные сферы, в иные астралы. В следующий раз встретимся там. Заклинаю тебя: не верь Барабашу и Хейфицу! Ни в коем случае не отдавай им сто долларов, которые я оставляю тебе в качестве жалкого и более чем скромного вознаграждения за то счастье, которым ты меня обпоила. Храни тебя Бог! Твой Видьядхар. 5 июля 1998 года, воскресенье, 2 часа пополуночи».

И он с гневом вытряхнул из блюдечка и растоптал тошнотворно курящуюся сандаловую дрянь.

Стояла тихая и теплая камышинская ночь. Дмитрий Емельянович бодро шагал со своим чемоданчиком по чудесному волжскому городку. Улица Ленина уводила его вдаль — прочь от непорочных половых связей, подальше от Церкви Свами Христа Абсолюта. Он ликовал, наслаждаясь очередным освободительным бегством. В душе его снова вихрился и гудел русский ураган.

Надо сказать, что Дмитрий Емельянович, человек по натуре, в общем-то, прижимистый, теперь нисколько не сожалел о тех ста долларах, которые он оставил в подарок динамистке. Во-первых, тем самым он как бы откупался за то, что не вытащил ее из сетей ЦСХА. Во-вторых, гораздо досаднее было вспоминать, как его раскрутил на вдвое большую сумму барабашка отец Георгий. А в-третьих, что самое примечательное, Выкрутасов вдруг впервые осознал где-то на уровне подсознания, что именно эти, гориллычевы, доллары приносят ему одни несчастья и от них надобно как можно быстрее избавиться.