Оноре Бальзак - Мелкие неприятности супружеской жизни [сборник]

– Как! – перебил я своего собеседника. – Неужели вы своим умом дошли до тех восхитительных рассуждений, которым я собирался посвятить Размышление под названием «О способах подмешивать в жизнь смерть!..» Увы! я полагал, что первым открыл сию премудрость. Лаконическим названием Размышления я обязан рассказу одного юного врача о неизданном сочинении Крабба. В этом восхитительном сочинении английский поэт изображает фантастическое существо по имени Жизнь в Смерти [365]. Существо это плавает по морям и океанам, пытаясь поймать оживший скелет, именуемый Смерть в Жизни . Помню, мало кто из гостей элегантного переводчика английской поэзии проник в таинственный смысл этой басни, столь же правдивой, сколь и фантастической. Быть может, один лишь я, погрузившись в тупое молчание, задумался о тех поколениях, которые, увлекаемые течением жизни, покидают сей мир, так и не успев пожить. Мысленному взору моему являлись тысячи, миллиарды ушедших из жизни женщин; все они проливали слезы отчаяния при воспоминании о времени, которое потеряли в пору глупой юности. Язвительное Размышление зрело в моем уме, до слуха моего уже доносились раскаты сатанинского смеха, а вы одним словом убили этот замысел… Но вернемся к вашей идее; поведайте мне не мешкая, каким образом вы собираетесь помочь вашей жене промотать те скоротечные мгновения, которые она проводит в расцвете своей красоты и во власти своих желаний… Быть может, обнаружатся еще какие-нибудь уловки и хитрости, которые я смогу описать…

Посмеявшись над моими сочинительскими заботами, виконт с довольным видом сказал:

– Жена моя, подобно всем юным особам нашего благословенного века, три или четыре года подряд терзала своими пальчиками клавиши безответного фортепиано. Она разбирала Бетховена, напевала ариетты Россини и разыгрывала Крамеровы гаммы [366]. Так вот, я не преминул уверить ее, что она превосходная музыкантша: ради этого я рукоплескал ее игре, слушал, подавляя зевоту, скучнейшие в мире сонаты и смирился с необходимостью нанять ложу в Итальянском театре. Благодаря этому три вечера в неделю я, слава богу, могу быть совершенно спокоен. Я знаю наперечет все музыкальные дома . В Париже есть гостиные, точь-в-точь похожие на немецкие табакерки или никогда не замолкающие компониумы [367]: там меня постоянно травят гармонической дрянью, которую моя жена именует концертами. Но зато дни напролет она разбирает партитуры…

– Ах, сударь, неужели вам неизвестно, насколько опасно развивать в женщине вкус к пению, обрекая ее при этом на жизнь в четырех стенах?.. Недостает только, чтобы вы кормили ее бараниной и поили водой!

– Моя жена питается исключительно белым мясом птицы, что же до ее времяпрепровождения, то будьте покойны: за концертом следует бал, за представлением в Итальянском театре – раут! Благодаря этому целых полгода супруга моя ложится спать не раньше двух часов ночи. Ах, сударь, какие неисчислимые выгоды таят в себе эти поздние возвращения домой! Ведь каждое из подобных увеселений имеет вид уступки, которую я делаю жене, и по видимости я только тем и занят, что исполняю ее волю. В результате мне удается, не говоря ни слова, убедить ее, что с шести вечера, когда мы обедаем и она наряжается, чтобы ехать на бал или в театр, до одиннадцати утра, когда мы встаем, жизнь ее – сплошная цепь забав и удовольствий.

– Ах, сударь, как, должно быть, благодарна она вам за столь наполненное существование!..

– Опасность для меня могут представлять лишь оставшиеся три часа; но ведь ей нужно разучить сонату, повторить арию!.. А разве не могу я предложить ей поехать на прогулку в Булонский лес, опробовать новую коляску, отдать визит и прочее? И это еще не все. Прекраснейшее украшение женщины – изысканная опрятность, и, сколько бы времени ни уделяла она своей внешности, старания ее не могут показаться ни излишними, ни смешными; итак, прекраснейшие мгновения дня улетают, пока жена моя занимается своим туалетом.

– Я открою вам один секрет! Вы это заслужили! – вскричал я. – Так вот, сударь, вы сумеете занять ее в течение еще четырех часов ежедневно, если обучите искусству, неведомому изысканнейшим из нынешних модниц… Исчислите госпоже де В*** изумительные предосторожности, изобретенные роскошной восточной фантазией римских дам, назовите ей хотя бы рабынь, к услугам которых прибегала в бане императрица Поппея [368]: Unctores, Fricatores, Alipilarili, Dropacistae, Paratiltriae, Picatrices, Tractatrices [369], наконец, те, что вытирают тело лебединым пухом, да мало ли еще кто!.. Расскажите ей об этой толпе невольниц, перечень которых приводит Мирабо в своей «Erotika Biblion». Пока она будет искать им замену, вы сможете оставаться совершенно покойны относительно ее времяпрепровождения, а заодно не без приятности узрите восхитительные плоды, какие приносит следование системе прославленных римлянок, чьи волосы все до единого были мастерски уложены и восхитительно благоухали, а кровь в венах, кажется, обновлялась едва ли не ежедневно благодаря мирре и льну, благовониям, волнам и цветам, причем совершались все эти церемонии под музыку, исполненную бесконечного сладострастия.

– Да-да, сударь, – подхватил счастливый супруг, все больше и больше распаляясь, – а что вы скажете насчет заботы о здоровье? Я дорожу здоровьем жены, тревожусь о нем – это дает мне полное право запретить ей выходить из дома в дурную погоду; значит, добрую четверть года я могу чувствовать себя в безопасности. Вдобавок с моей легкой руки у нас завелся прекрасный обычай: тот, кто уходит из дома, должен непременно зайти к тому, кто остается, нежно поцеловать его и уведомить: «Ангел мой, я ухожу!» Наконец, я позаботился о том, чтобы и в будущем моя жена оставалась вечно прикована к дому, как часовой к будке!.. Я внушил ей безмерное почтение к священному долгу материнства.

– Переча ей? – осведомился я.

– Совершенно верно, – согласился он со смехом. – Я стал убеждать ее, что женщина не способна выезжать в свет, вести дом, следовать всем прихотям моды и любимого мужа и в придачу ко всему этому воспитывать детей… Она отвечала, что, по примеру Катона, который помогал кормилице пеленать великого Помпея [370], она никому не доверит кропотливые попечения о податливых умах и нежных тельцах крохотных существ, воспитание которых следует начинать с самого нежного возраста. Вы без труда поймете, сударь, что моя брачная дипломатия не принесла бы больших успехов, если бы, можно сказать, заперев жену в темницу, я не прибегал к невинным ухищрениям макиавеллизма, а именно не напоминал ей поминутно о том, что она вольна поступать как ей вздумается, и не спрашивал всегда и обо всем ее мнения. Поскольку жена моя – женщина неглупая, мне стоит немалого труда убедить ее, будто она – самая свободная женщина в Париже; заметьте, что, навевая ей эту иллюзию, я тщательно стараюсь избежать тех политических нелепостей, какие так часто вырываются из уст наших министров.