Оноре Бальзак - Мелкие неприятности супружеской жизни [сборник]

– Я понимаю, что вы имеете в виду, – сказал я. – Желая отобрать у вашей жены какое-либо из прав, дарованных ей хартией, вы принимаете вид кроткий и степенный, прячете кинжал среди роз и, аккуратно вонзая его в сердце, спрашиваете самым дружеским тоном: «Ангел мой, тебе не больно?» А она, точь-в-точь как вежливый человек, которому только что отдавили ногу, отвечает: «Нет-нет, что ты!»

Собеседник мой не смог сдержать улыбки и сказал:

– Не находите ли вы, что в день Страшного суда моя жена премного удивится?

– Боюсь, как бы вы не удивились еще сильнее, – отвечал я [371].

Ревнивец нахмурился, но его лицо просветлело, лишь только я добавил:

– Я благодарен судьбе за то, что она доставила мне удовольствие познакомиться с вами, сударь. Сам я наверняка не сумел бы развить так обстоятельно многие близкие нам обоим идеи. Поэтому я прошу у вас позволения предать нашу беседу гласности. Там, где мы с вами видим высшие политические соображения, другие, быть может, усмотрят более или менее пикантные шутки, и я прослыву ловкачом в глазах сторонников обеих партий…

Пока я осыпал виконта, первого образцового супруга, какого мне довелось повстречать, благодарностями, он еще раз провел меня по своему безупречно устроенному дому.

Я уже хотел проститься, когда виконт отворил дверь маленького будуара и пригласил меня заглянуть туда; вид хозяина дома, казалось, говорил: «Возможно ли утаить здесь хоть что-нибудь от моего взора?»

Я отвечал на этот немой вопрос кивком головы, каким гости подтверждают, что отведанное ими блюдо выше всяческих похвал.

– Вся моя система, – прошептал мне виконт, – выросла из короткой фразы, которую произнес Наполеон на заседании Государственного совета, где присутствовал мой отец. Обсуждался вопрос о разводе. «В супружеских изменах виноваты удобные диваны», – воскликнул в тот день Наполеон [372]. И вот, смотрите! Я постарался превратить сообщников в шпионов, – прибавил виконт, указывая на диван, покрытый казимиром чайного цвета; подушки на нем были слегка примяты. – Видите, – продолжал мой собеседник, – я с первого взгляда могу определить, что у жены разболелась голова и она прилегла отдохнуть…

Мы подошли к роковому дивану поближе и увидели на нем что-то причем прихотливый узор этих едва заметных штучек складывался в слово ДУРАК.

– В моем доме ни у кого нет темных волос! – вскричал муж, бледнея.

Чтобы не расхохотаться ему в лицо, я немедленно ретировался.

«Это человек конченый!.. – сказал я самому себе. – Все преграды, которые он воздвигнул перед своей женой, лишь обострили вкушаемые ею наслаждения».

Вывод этот меня опечалил. Случай с виконтом де В*** опроверг три важнейших моих Размышления и поколебал самые основания моей книги, притязавшей на кафолическую непогрешимость. Я с радостью заплатил бы за супружескую верность виконтессы де В*** сумму, которую многие мужчины охотно отдали бы за ее неверность. Но мне не суждено было лишиться этих денег.

Три дня спустя я встретил докладчика Государственного совета в фойе Итальянского театра. Завидев меня, он поспешил ко мне навстречу. Движимый некоей целомудренной робостью, я попытался уклониться от разговора, но он, взяв меня под руку, сказал вполголоса:

– Ах! я провел три дня в ужасных мучениях!.. К счастью, теперь у меня есть все основания полагать, что жена моя невинна, как только что окрещенный младенец…

– Вероятно, вы не напрасно уверяли меня, что госпожа виконтесса чрезвычайно умна… – отвечал я ему с безжалостным простодушием.

– О, нынче вечером я охотно прощу вам эту шутку; ведь не далее как сегодня утром я получил неопровержимые доказательства верности моей жены. Я поднялся спозаранку, чтобы закончить срочную работу… Рассеянно взглянув в сад, я внезапно увидел лакея одного генерала, живущего по соседству; лакей перелезал через забор, а горничная моей жены придерживала за ошейник мою собаку, давая любезнику возможность удалиться. Я схватил лорнет, взглянул на мерзавца: волосы черные как смоль! Ах! Никогда еще вид живого существа не доставлял мне такой радости!.. Впрочем, можете не сомневаться, к вечеру забор был перестроен. Так что, сударь, – продолжал он, – если женитесь, посадите собаку на цепь, а верхушку забора усыпьте бутылочными осколками…

– Заметила ли госпожа виконтесса вашу тревогу?.. – осведомился я.

– За кого вы меня принимаете? – отвечал он, пожав плечами. – Никогда в жизни я не был так весел, как в эти три дня.

– Вы неведомый миру гений! – воскликнул я. – И вы не…

Он не дал мне договорить, ибо заметил, что один из его друзей того и гляди подойдет поздороваться с виконтессой.

Можно ли что-нибудь добавить к нашему разговору с виконтом, не рискуя наскучить читателю повторением одних и тех же мыслей? Здесь все начала и концы. Впрочем, мужья, как вы ни старайтесь, счастье ваше, как видите, висит на волоске.

Время близилось к семи вечера. Они сидели в академических креслах, расставленных полукругом перед широким камином, и созерцали печально горевший каменный уголь – вечный символ предмета их возвышенных споров. Взглянув на серьезные, но притом исполненные страсти лица всех членов этого собрания, нетрудно было догадаться, что их заботят жизнь, благосостояние и счастье им подобных. Подобно членам загадочных древних судилищ они взялись за решение столь важных вопросов, повинуясь исключительно голосу собственной совести, однако они представляли интересы сословия куда более многочисленного, нежели короли или даже народы, они пеклись о бесконечной череде потомков, их страстях и счастье.

Внук прославленного Буля [374]сидел перед круглым столом, на котором покоилось мастерски исполненное вещественное доказательство; я, жалкий секретарь, вооружился пером и приготовился вести протокол заседания.

– Господа, – произнес один из старцев, – первый вопрос, подлежащий нашему рассмотрению, четко изложен в письме, которое отправила некогда принцесса Пфальцская, вдова брата Людовика Четырнадцатого и мать регента, принцессе Уэльской Каролине Ансбахской. Письмо гласило: «Испанская королева знает надежное средство заставить мужа повиноваться своей воле. Король набожен; начни он ласкать женщину, с которой не обвенчан, он счел бы себя проклятым, а между тем сей государь от природы весьма пылок. Благодаря этому королева добивается от него всего, чего пожелает. Она велела приделать к кровати своего супруга колесики. Стоит королю в чем-нибудь отказать королеве, как она отталкивает его ложе от своего. Если же король исполняет все желания супруги, то получает позволение подъехать поближе и перебраться из своей кровати на ее ложе, что доставляет ему величайшее наслаждение, ибо он в высшей степени склонен к…» [375]Не стану продолжать, господа, ибо целомудренная прямота немецкой принцессы могла бы показаться вам безнравственной. Следует ли предусмотрительным мужьям заводить кровать на колесиках?.. Вот вопрос, который нам предстоит разрешить.