Андрей Пиперов - Целебный яд

Начались крики и бесконечные пререкания между проводниками. Поднялась суматоха. Все суетились, не зная что предпринять. Наконец в силу старой вековой традиции, спускающийся сверху караван должен был уступить. Продолжая переругиваться, люди начали развьючивать своих животных и складывать поклажу на тесном выступе скалы. Один из мулов оступился. Стоявший рядом с ним аррьеро попытался его удержать, но это ему не удалось, и мул, потеряв равновесие, сначала повис на передних ногах, а затем сорвался и упал в зияющую бездну. За ним посыпались камни, которые, падая, ударялись о скалы и увлекали за собою землю и песок. Сам аррьеро, пытавшийся спасти своего мула, в последний момент успел отскочить и еле удержался, схватившись за узкий выступ скалы. В руках у него остался только недоуздок, на который он теперь смотрел со слезами на глазах.

Все наблюдавшие эту сцену долго не могли прийти в себя от охватившего их ужаса.

Наконец мимо Мюллера с величайшей осторожностью провели остальных мулов, и он мог со своим караваном медленно продолжать свой путь по трудной и опасной тропе.

Показалась первая индейская деревня Алькокато.

При появлении каравана полуголые ребятишки с криком разбежались в разные стороны, а из хижин вышли одетые в лохмотья индейцы.

Один старый индеец приблизился к каравану и закричал:

— Манам канху! Манам канху!

— Что говорит этот старик, Пепе? — спросил Мюллер.

— Индеец беден, очень беден, сеньор. Кричит: нет ничего, нет ничего! Индеец думает, что сеньор сборщик налогов.

— Успокой его, Пепе! Нам ничего от него не надо. Мы здесь и останавливаться-то не будем.

Караван продолжал подъем. По пути попадались и другие деревни с маленькими садиками вокруг хижин и полями пшеницы. Если в умеренной зоне пшеница растет на равнинах, то здесь она может произрастать на высоте две с половиной — три тысячи метров, так как здешний климат близок к климату умеренной зоны.

На высоте четыре тысячи метров караван остановился на ночлег в деревне Кульцай. Это было самое высокогорное селение на западных склонах Анд, где индейцы сеют главным образом люцерну. Они продают ее проходящим караванам на корм мулам и ламам.

В поисках подходящего места для ночлега Пепе обошел всю деревню, но все хлопоты оказались напрасными. Повсюду было невероятно грязно.

— Ничего, Пепе! Мы будем спать на открытом воздухе! — успокоил его Мюллер. — Это не так страшно!

Пепе удивленно посмотрел на него.

— Очень холодно, сеньор!

— Увидим, Пепе. Не спеши!

На маленькой лужайке развьючили мулов, которые тяжело дышали в разреженном горном воздухе.

Собакой овладело полное безразличие: видимо, и сна плохо переносила горные условия. На скорую руку развели костер и поставили вариться котелок с куском баранины.

Пепе скептически следил за приготовлениями Мюллера к ночевке под открытым небом и только недоверчиво качал головой.

Развернув две буйволиные шкуры, Мюллер расстелил их на земле и набросил на них несколько одеял. Затем он достал из багажа два спальных мешка на теплом гагачьем пуху и положил их поверх одеял.

В это время Пепе сообщил, что ужин готов. На самом же деле оказалось, что он не только не был готов, но что, по-видимому, мясо никогда и не сварится. Оно оставалось все таким же жилистым и жестким.

— Манко Капак [39] Манко Капак — первый владетель инков, которого индейцы считают божеством. не дает есть здесь мясо, сеньор, — начал испуганно объяснять Пепе.

— Какой там Манко Капак, Пепе! — рассмеялся Мюллер. — Мы находимся на высоте четырех тысяч метров над уровнем моря. Вода закипает при температуре ниже ста градусов, и мясо не может свариться. Об этом нужно было раньше вспомнить. Ну да ничего, съедим его недоваренным. — И Мюллер принялся за еду.

Неизвестно, понял ли Пепе объяснения Мюллера, но он последовал его примеру и стал разжевывать свой кусок мяса, не задумываясь больше над запретом могущественного Манко Капака.

Сразу же после скудного ужина Мюллер улегся спать в спальном мешке. Сверху он укрылся толстой медвежьей шкурой.

Пепе некоторое время с любопытством наблюдал за ним. Он колебался, последовать ли примеру европейца, решившегося спать на открытом воздухе на этой высоте в горах, или поступить как аррьеро, который незаметно скрылся в одной из грязных индейских хижин и теперь уже, наверно, храпел вовсю.

Наконец верность и доверие к своему благодетелю одержали верх. Решительным движением Пепе тоже залез в спальный мешок, Казус свернулся у его ног и задремал.

Немного спустя тишину ночи нарушали только храпение, доносившееся из-под шкур, да хруст травы, которую пережевывали мулы. На ясном небе мерцали звезды. Холодная ночная мгла окутала людей и животных.

Солнце только что показалось на востоке.

— Б-р-р-р! — произнес утром Мюллер, высовывая голову из спального мешка.

— Б-р-р-р! — повторил за ним Пепе. Они с удивлением заметили, что все их постельные принадлежности покрыты тонким слоем снега. Походный термометр Мюллера показывал —3° по Цельсию, мулы закоченели и стояли, понурив головы.

Над головами путников возвышалась вся побелевшая от снега громада пика Виуда. Солнце озарило его розовым светом.

— Где аррьеро, Пепе? Пора собираться! — весело крикнул Мюллер.

— Сейчас пойду посмотрю, сеньор! — вылезая из мешка, отвечал ему молодой индеец.

— Ну как, Пепе, не замерз? Не покарал тебя еще Манко Капак за то, что ты его не испугался? — подтрунивал над ним Мюллер, потягиваясь на утреннем холоде.

— Сеньор не должен смеяться над Манко Капак! Он великий бог, — ответил Пепе.

— Но ведь ты же католик, Пепе! Христиане не могут верить в других богов, кроме своего единственного бога. Если ты христианин, почему ты веришь в Манко Капака?

— Манко Капак другое, сеньор. Манко Капак великий индейский бог, Христос другой бог. Манко не мешает Христу. Индеец не может забыть Манко Капак, — начал путанно оправдываться Пепе, не зная, как объяснить сложившиеся у него суеверные понятия.

— Ха-ха-ха! — громко засмеялся Мюллер, делая утреннюю гимнастику.

— И Манко великий бог, и Христос великий бог! Хоть бы эти великие боги когда-нибудь поссорились, да так, чтобы им обоим стало тесно на земле! Ха-ха-ха! Ты как думаешь?

Пепе был явно смущен и напуган кощунственными речами своего господина и, не проронив ни слова, пошел к хижинам индейцев разыскивать аррьеро.

Со стороны деревни не доносилось ни звука. Она как будто вымерла.

Но вот прибежал запыхавшийся Пепе.

— Аррьеро не может идти, сеньор! Все индейцы пьяные, вчера пили много чихи [40] Чиха — род водки. — еще издали прокричал Пепе.

— Что? Кто не хочет идти? Аррьеро пьян? Ну, посмотрим! Проводи меня к нему!