Александр Сегень - Тридцать три удовольствия

— Вон они! Их еще видно! — крикнул Ардалион Иванович, показывая рукой на маячащий в отдалении черный автомобиль. — Жми на всю катушку.

— Знаем, — ответил Костя, шофер Тетки.

— Ты хоть номер их запомнил? «Знаем»! — спросил Тетка.

— Евстевственно, — невозмутимо отвечал Костя.

— Кто же это, интересно, такие? — промолвил Игорь.

Я все поглядывал на Николку. Он молча смотрел вперед. Лицо его было желтым и сосредоточенным.

— У тебя пистолет заряжен? — спросил меня Ардалион Иванович.

— Заряжен. Полная обойма.

— Стрелять умеешь?

— Обижаешь, начальник. Не бойтесь, Федор Мамонин даже если погибнет, на прощанье с жизнью уложит человек пять этих гадов.

— Я поражаюсь, Федя, как ты вообще додумался взять его с собой! Ты случайно не заодно с ними? — спросил Ардалион.

— Нет, не заодно. Просто я подумал, не заявится ли часом на торжество сын генерала Шумейко, с памятной саблей деда, комдива Шумейко. Пришлось бы тогда припугнуть парня.

Между тем в погоне за черным автомобилем мы спустились вниз по Ставропольской улице, миновали какие-то новостройки и вырвались на Кольцевую дорогу. Косте удалось лишь чуть-чуть сократить расстояние между нами и ими.

— Что у них за машина? — спросил я.

— БМВ, — ответил Костя. — И, как видно, новяк. Трудно угнаться. Ты бы, Ардалион Иванович, не скупился, а купил бы себе что-нибудь поновее.

— Я не скуплюсь, я дело делаю. В отличие от некоторых, которые только умеют языком трепаться, — рассердился Ардалион на то, что водитель его поучает. — Николка, ты как там? — обернулся он к бедному жениху.

— Нормально, — глухо отозвался Николка, сосредоточенно глядя на бегущую впереди машину похитителей. Это «нормально» прозвучало хуже, чем если бы он сказал «хреново». Но ничего, побыл в шкуре Париса, побудь и в шкуре Менелая. Мне жаль было Николку, но страдания облагораживают человека.

Ардалион Иванович открыл «бардачок» и, вытащив оттуда бутылку французского коньяка, протянул Николке:

— На, отхлебни.

— Не хочу.

— Отхлебни, говорю!

Николка послушался и сделал три глотка, при этом ни разу не оторвав взгляда от движущейся впереди цели.

Проехав немного по Кольцевой дороге, на следующем же повороте черный БМВ отколесил направо. Мы неотступно следовали за ним, не теряя из виду ни на минуту.

— В сторону Люберец, — сказал Ардалион Иванович.

— Не иначе, Витюша люберов нанял, — сказал я. — Откуда он только, гад, адрес узнал?

— Ничего, все скажут, — грозно прохрипел Николка. Лицо его от коньяка немного порозовело, и я перестал так сильно опасаться за нашего друга. Только бы он не попросил у меня пистолет.

— Федор, — сказал он тут же, как только я подумал о пистолете, — дай мне пистолет. Он должен быть у меня.

— Не ерунди. Я, во-первых, действительно хорошо стреляю, а, во-вторых, мои теперешние переживания ни в какое сравнение не идут с твоими, и я посему остаюсь более хладнокровным.

— Мне кажется, мы все сейчас погибнем, — сказал Мухин.

— А у тебя что, есть возражения против этого? — поинтересовался я.

— Да нет, вообще-то. Просто жену и детей жалко. А так — какая разница, сегодня или через пятьдесят лет.

— Перестань, врач, ты должен будешь еще перевязать раненых, — грозно прорычал на Игоря Ардалион Иванович.

— Чем? У меня ничего под рукой.

— Какой же ты после этого врач!

Казалось, мы еще немного приблизились к машине похитителей. Вокруг нас расстилалась дивная панорама майского Подмосковья, залитая ярчайшим солнцем. Все зеленело упоительной молоденькой зеленью, все радовалось пробуждению жизни, свадьбе земли и неба. Но что видел в эти минуты Николка? Должно быть, лишь черную точку на черном фоне, и, наверное, поэтому он не сводил с нее глаз, боясь, что она растворится в черноте окружающего мира.

Когда мы проехали Люберцы, предположение о наемных люберах отпало. Наконец…

— Свернула! Свернула! — закричал Ардалион Иванович, как будто мы не видели, как черный БМВ вдруг резко повернул направо. Домчавшись до того поворота, мы увидели там указатель «Солнышко» и тоже свернули.

— Что это за «Солнышко», Кость? — спросил Ардалион Иванович.

— Пионерлагерь особой категории, — отвечал всезнающий шофер.

— Для умственно отсталых, что ли?

— Для каких умственно отсталых! Для детей родственников аппарата Госплана.

— А что там может быть сейчас?

— Все что угодно, — сказал Костя с глубокомысленным видом.

Через пять минут дорога пошла сквозь лес. Теперь уже черный БМВ то и дело исчезал из виду за поворотами. Наконец показались выкрашенные в голубой цвет высокие ворота пионерского лагеря особой категории. Они были распахнуты. Я держал пистолет наизготовку. С минуту мы снова ехали через лес, а потом внезапно выскочили на простор, открывающий великолепную панораму. Справа на зеленом холме белело небольшое, но красивое здание с колоннами и зеленой крышей, у подъезда здания стояло пять автомашин, в числе которых и преследуемый нами БМВ. Вниз от подъезда спускалась тропа к живописному пруду, лежащему на дне широкой песчаной чаши. Слева пруд сужался к небольшой дамбе, за которой виднелся еще один пруд, нижний, вдвое более обширный, чем верхний, но не столь живописный.

Костя сбавил скорость и направил машину к подъезду белого здания с колоннами. Вдруг раздались подряд три выстрела и в небо взвились огненные ракеты — малиновая, голубая и ослепительно белая.

— Ничего не понимаю! — воскликнул Николка.

— Ну и гад же ты, Ардалион! — рассмеялся врач Мухин.

— Тяга-шесть, под названием «Похищение невесты» свершилась! — вскричал Ардалион Иванович и расхохотался.

«Фордок» затормозил у подъезда с колоннами. На ступеньках здания стояли трое в масках, поддерживая слегка помятую невесту, а в окна высовывались какие-то люди. Над входом висел транспарант: «Дворец бракосочетаний им. А. И. Тетки».

Николка выскочил из машины и кинулся к своей Ларисе. Они крепко обнялись, после чего она отстранила его и кинулась к вылезшему из «форда» Ардалиону Ивановичу.

— Убью! — закричала она. — Лимон проклятый!

Достигнув своей жертвы, она схватила Ардалиона Ивановича за щеки и стала трепать их, но видно было, что испуг и гнев преображаются в ней в наиживейшее веселье.

— Б-л-ра-б-л-ра-б-л-ра, — клокотали толстые Ардалионовы щеки, треплемые Ларисой.

В эту минуту из дверей дома с колоннами вышел не кто иной, как неудавшийся оперный певец Бабенко. На нем был фрак и бабочка, а в руках огромный букет роз. Он встал в позу ревущего морского котика и громогласно воспел: