Стерьо Спассе - Они были не одни

— Никого не бойтесь. Близится день нашей победы, победы бедняков всего мира. Мы победим, потому что мы не одни, нас миллионы!

Эти слова так глубоко вошли в сознание грузчиков, что каждый из них, возвращаясь в свое родное село, принес их как некий пароль, как боевой лозунг. И дядя Эфтим любил повторять эти слова в беседах с односельчанами, когда заходила речь о работе на бея.

Как и дядя Эфтим, думали почти все крестьяне, и, когда Кара Мустафа со старостой и пойяком дважды в день стучались во все дома, требуя хоть по одному человеку на работу для бея, требуя коня с телегой, им каждый раз отворяли дверь либо какая-нибудь дряхлая старуха, либо ребенок и неизменно отвечали:

— Никого нет дома!

И это была правда, так как крестьяне уже на заре уходили в поле и возвращались только поздним вечером.

Кара Мустафа кусал кончики усов, бесился, но ничего не мог поделать. А староста растерянно твердил:

— Видать, наши мужики совсем рехнулись!

Так проходили недели, а на строительстве башни ничего не менялось.

Несколько раз наезжали в Дритас представители власти и пытались уговорить крестьян работать на бея.

— Вы сожгли башню, вы и должны всем селом построить новую! — увещевали представители власти.

Но и это не давало никаких результатов. Пойяку, звавшему их на работу, крестьяне отвечали так: «Надоело нам слушать твою болтовню!», — поворачивались к нему спиной и шли по своим делам.

Из семи крестьян, которых Рако Ферра удалось заставить работать на бея, четверо, проработав всего лишь пять дней, исчезли из села: ушли на добычу угля в Горицу. Двое опытных каменщиков, чтобы не трудиться задаром на бея, ушли на заработки в Корчу, где всегда нужны хорошие строители. И оказалось, что над фундаментом новой башни трудилось всего лишь пятеро приезжих рабочих из Шён-Паля и трое местных крестьян, у которых теплилась надежда, что им когда-нибудь заплатят.

Но вот пошли сильные дожди, место стройки покрылось лужами настолько, что, как шутили сами строители, там можно было свободно купать волов.

Несколько недель прожил Ндреко в доме Коровеша и ни разу не вышел на улицу. Но вдруг ему захотелось взглянуть на старое пепелище. О том, как подвигается постройка нового дома у скалы, ему не хотелось даже и спрашивать.

— Пойду к родному очагу, на родную землю! — сказал он Коровешу и пошел на холм Бели.

— Эх, дядя Ндреко! Зря себя утруждаешь, вернись-ка лучше домой, ведь ты старый человек, устанешь!.. — говорили ему встречавшиеся по дороге женщины.

— Вернуться домой? Именно к себе домой я и отправляюсь! — отвечал Ндреко.

И крестьянкам казалось, что он говорит это в бреду.

Через полчаса Ндреко взобрался на вершину холма. Подошел к тому месту, где раньше был забор.

— Как здесь все вытоптали козы! — сокрушенно прошептал он.

Ему казалось, что сейчас раннее утро и скот еще не скоро вернется с пастбища. Прошел дальше туда, где раньше был огород, поправил сломанный кустик и дошел до места, где когда-то лежала навозная куча, в которой вечно копались куры и рылась мордой свинья. И вот теперь он ясно видит и слышит: по-прежнему лежит здесь навоз, кудахчут куры, кукарекают петухи, свинья глубоко уткнулась мордой в навоз, откуда поднимается теплый удушливый пар — противный запах, который ему так приятно сейчас вдыхать.

— Цып, цып, цып! — принялся он созывать кур, собираясь угостить их полной миской мякины, как это он делал каждое утро.

Накормив кур, он имел обыкновение обходить свои владения. Здесь подправлял жердь в изгороди, там подтыкал кол под кустом, отбрасывал в сторону камешек, любовался своим маленьким мирком и радовался ему.

Когда Гьика пахал в поле, отец подходил к нему и показывал, насколько глубоко надо вонзать плуг в землю и как очищать его от прилипших комьев. Рине и Вите давал советы, как лучше косить траву, как собирать колосья, как делать это, как делать то…

Ндреко огляделся по сторонам, снял с головы келешэ, и на лице его отразилось полное удовлетворение. Поле такое зеленое, такое нарядное, будто праздничное бархатное платье Рины. Он радостно улыбался; ему хотелось обнять все, что сейчас он видел перед собой: и луг, и рощу, и огород. Как это умудрился забраться в огород осел? Ведь он может здесь все вытоптать… А рядом, на поляне, для него да и для вола столько свежей травы!

— Эх, Балаш, Балаш! — обратился он к воображаемому ослу, — шел бы ты на поляну, там травы сколько хочешь! — И он не зло, а в шутку погрозил палкой.

Ндреко еще раз удовлетворенно улыбнулся и пошел направо, к гумну. Тут уже успели вырасти сорняки, а столб почему-то валяется на земле. А вот и грушевые и сливовые деревья, под тенью которых он любил отдыхать в зной во время молотьбы. Сколько раз он здесь спал, обнявшись с маленьким внуком! Как он счастлив, что снова увидел свой дом, свою землю, свое поле…

— Эй, старый разбойник! Как ты думаешь, хорошее место выбрал для своей башни бей? — грубо подшутил над Ндреко один из кьяхи, схватил его за рукав и хорошенько встряхнул.

Старик вздрогнул, будто просыпаясь от сладостного сна. Удивленно огляделся вокруг и застыл на месте. Нет, ничего нет! Все сровнено с землей — вот она, жестокая правда. И дома больше нет, и сарая нет, и курятника нет. Все разрушено, снесено, вытоптано… Где же куры, свинья, осел Балаш, козы, вол?.. Нет, ничего нет!

И тут он все вспомнил: вспомнил, что бей застрелил свинью, выгнал его из дома, а дом снес с лица земли. И ничего у него не осталось — все отнял бей, ненавистный бей! От прилива гнева и отчаяния он задрожал всем телом, как дрожит под порывом ветра осенний лист.

— Эй, вы, там! Работайте, не спите стоя!.. А ты, старик, убирайся отсюда, не путайся под ногами! — снова услышал Ндреко грубый окрик кьяхи.

Но старик не сдвинулся с места. Теперь Ндреко ясно видел перед собой фундамент башни. Он слышал удары кирки и стук молотков, и ему казалось, что все кирки и все молотки держит только одна рука — рука бея. И все удары эта рука направляет лишь в одно место — в грудь. Пробита грудь, вырвано сердце, брошено на землю и растоптано тяжелыми сапогами бея!

— Убирайся, Ндреко! — опять заорал кьяхи и толкнул его.

У старика искривилось лицо, потемнело в глазах. И представилось ему, что на вершине холма стоит виселица, сооруженная из бревен, оставшихся от его разрушенного дома. На виселице покачивается веревка. Бей забрасывает Ндреко петлю на шею и подтягивает его кверху. Ндреко извивается всем телом, и вот он уже повис в воздухе. Все сильней стягивает петлю бей, а кьяхи смотрят на это зрелище и хохочут до упаду. Бей разевает огромный, как пасть зверя, рот, на губах его выступает пена, он в последний раз изо всех сил тянет веревку, она лопается, и Ндреко, как мертвый, подает на землю…