Урсула Рютт - Слушается дело о человеке

Роман Урсулы Рютт — злой и справедливый комментарий к этим пропагандистским тезисам. Перед простым человеком магистрат воздвигает стены, отгораживается от него запретительными табличками, на него смотрят пустые, отчужденные лица чиновников. Все двери учреждения захлопываются перед женщиной, для которой получение пустяковой справки — вопрос жизни и смерти. Ее хождение по лабиринту магистрата, ее растерянность и беспомощность среди всеобщего равнодушия символизируют враждебность зловещей бюрократической машины к маленькому человеку. Такими же беспомощными и бесправными чувствуют себя оклеветанный и раздавленный Брунер, несправедливо опороченный библиотекарь Грабингер и другие люди, олицетворяющие в книге мир тружеников. Это придает роману обобщающий смысл, который привел в такую ярость боннские власти.

Каждый раз, когда герой книги пытается добраться до источника несправедливости, понять, от кого исходят все несчастья, обрушивающиеся на него и других хороших людей, лица его противников словно расплываются в тумане, подписи становятся неразборчивыми, а рука Брунера, как в страшном сне, хватает пустоту. Ему никак не удается пробиться сквозь паутину бумажных хитросплетений и увидеть того, кто сидит в центре этой паутины.

Многочисленными сценами, в которых изображено, как неведомое зло тает, ускользает, не дает разглядеть себя, писательница как бы хочет сказать, что маленький человек не может увидеть за обрушивающимися на него бедами зловещую силу реакционного государства. А может быть, она сама не в состоянии достаточно глубоко проникнуть в изображенную ею картину, проследить начало и корни явления? Конец книги звучит примирительно и в известной степени двойственно: в магистрате все по-прежнему, но Брунеру благодаря вмешательству каких-то не очень ясно описанных высших инстанций возвращено его доброе имя.

Было бы неверным видеть в том, как Урсула Рютт изображает магистрат, только либеральное обличительство малых зол, хотя такие либерально-обличительные ноты занимают заметное место в ее романе: она негодует по поводу того, что чиновники развлекаются на службе игрой в футбольном тотализаторе, распределяют бесплатные билеты на концерты по знакомству и т. д. Все эти разоблачения, конечно, мелковаты! Зато в символическом сне Брунер видит вдруг свой магистрат, более того — все учреждения города огромным казарменным плацем. Чиновники представляются ему солдафонами, которые с наслаждением командуют и с наслаждением выполняют самые бессмысленные команды. В их служебном жаргоне слышится отзвук прусской казармы и гитлеровского вермахта. На окнах служебной комнаты Брунера появляется тюремная решетка. Это всего лишь ошибка каменщика, которому велели установить ее в соседнем окне. Но когда ошибку устраняют, зловещая тень решетки остается. Так магистрат в сознании Брунера оказывается сродни казарме с ее муштрой и тюрьме с ее решетками.

Хотя в центре романа находится Брунер и его дело, писательница затрагивает и некоторые другие стороны западногерманской действительности. По страницам ее книги проходят безработные, которые мечтают о тюрьме, как о санатории, бедняки, выброшенные из своей квартиры на улицу, молодые люди, которые не могут найти себе применения и пускаются на уголовные дела. В Западной Германии, где трубадуры буржуазной пропаганды на все лады распевают об «экономическом чуде» послевоенного процветания, Брунер не только встречает бездомных и обездоленных, но и сам с ужасом думает о том, что станет с ним, если его исключат из сословия чиновников: человек средних лет, он уже слишком стар, чтобы в стране «экономического чуда» надеяться на новую работу.

Но если маленькие люди страдают, то авантюрист, темный делец Ноймонд роскошествует. У него в прошлом вполне заслуженная им каторжная тюрьма, а сейчас перед ним, перед его тремя машинами, перед его успехами в казино, перед его торжествующей наглостью почтительно склоняются чиновники магистрата.

Изображая разбогатевшего и потому безнаказанного преступника, рассказывая о влиятельных кругах, по указке которых действуют советники магистрата Зойферт и Бакштейн, писательница дает понять, что маленький город, нарисованный ею, лишь небольшая часть огромного и еще более мрачного целого.

Конечно, Ноймонд — невинное дитя рядом с теми, кто командует западногерманскими концернами, и его безнаказанность ничто по сравнению с безнаказанностью злейших военных преступников, которые заняли в Западной Германии командные посты. Но до таких выводов писательница не поднимается. Ее сатирические портреты — это портреты влиятельных торговцев, владельцев мастерских, чиновников средней руки, не более. Однако при всей скромности масштабов книга дает читателю немало материала для размышлений о природе боннского государства, его чиновничьего аппарата, его «экономического чуда».

Книга «Слушается дело о человеке» — роман сатирический. В нем широко и смело применяются самые различные средства этого рода литературы: от эмоционально окрашенных фамилий до развернутых гротескно-символических сцен.

Одного из наиболее отвратительных противников Брунера — финансового контролера Юлиуса Шартенпфуля — чиновники прозвали Рогатым: он никак не может пригладить два вихра, которые, подобно рожкам, торчат в его корректной прическе. Но вдруг Шартенпфуль ударяет копытом о пол кабинета и проваливается сквозь него, чтобы очутиться на другом этаже, где он начнет запутывать в свои дьявольские сети безгрешного бессребреника. А там, где только что пребывал Рогатый, секретарши еще долго будут изумленно принюхиваться: в кабинете пахнет серой. Оказывается, магистрат не только сродни казарме и тюрьме, он еще и ад, населенный нечистыми.

Так в романе возникает сатирическая дьяволиада, и служебная субординация становится одновременно субординацией нечистой силы. А может быть, все это лишь представляется адом тем простым, хорошим людям, которые попали сюда и не могут понять, почему так беспощадно мучают человека бездушные, бюрократические справки, бумажки, отписки.

Злая символика некоторых сатирических глав неплохо удается писательнице. Респектабельная шляпа напыщенного чиновника вдруг превращается на глазах изумленных прохожих в дурацкий колпак, а светский бал городской знати оборачивается бесстыдной пляской бесноватых.

Урсула Рютт — писательница начинающая, и она охотно учится. Некоторые ее сатирические портреты ханжей, проходимцев, сластолюбцев напоминают манеру замечательного графика Георга Гросса. Например, чиновник Гроскопф, одержимый жадностью, прославляющий искусство жрать, пить, блудить, Гроскопф с его апоплексической физиономией, пошлейшими присловьями, сальными анекдотами и гигантскими бутербродами, словно сошел со страниц альбомов Георга Гросса.