Урсула Рютт - Слушается дело о человеке

Кое-где писательница вводит в свой роман фантастическую гофманиаду. На страницах ее книги действуют двойники — кот Мориц и советник Мориц с манерами вкрадчивого и ласкового кота. Эти сцены нарочито написаны так, чтобы подчеркнуть, что это не просто внешнее сходство — это перевоплощение одного персонажа в другого.

Но усерднее всего Урсула Рютт учится у Гоголя. Особенно важно, что гоголевская сатира привлекает Урсулу Рютт не только с формальной стороны, а главным образом с точки зрения тех больших общественных задач, которые ставил Гоголь перед собой. Об этом свидетельствует выбор эпиграфа, которым писательница как бы определяет основное направление своих поисков.

Кроме того, Урсула Рютт вводит в роман и прямые реминисценции. Так, в ее книге появляются два приятеля, ссора которых напоминает распрю гоголевских персонажей. Писательница подчеркивает это сходство, можно сказать, жирной чертой: скандалисты примиряются только после того, как Брунер в назидание рассказывает им историю Ивана Ивановича и Ивана Никифоровича.

По страницам романа расхаживает второй нос чиновника Драйдопельта. Этот нос приобрел самостоятельное существование и вмешивается во все, что происходит с окружающими.

В романе немало страниц, где зависимость от Гоголя не ощущается столь же явственно, но несомненно присутствует. Таковы, например, сцены бала.

Конечно, Урсуле Рютт трудно следовать за великим учителем, которого она избрала себе в образец. Ее дарование, ее мастерство, как справедливо отмечала немецкая критика, не очень велики. Но само направление ее поисков, само желание взять Гоголя в учителя при изображении сил, враждебных человеку, примечательно.

Нелегко сочетать в одном произведении реалистическую, сатирическую и гротескно-фантастическую линию. Не приходится удивляться, что писательнице далеко не все удалось в этом замысле. Неясен, с трудом поддается истолкованию образ Драйдопельта, наделенного вторым носом. Этот образ говорит скорее об ученическом подражании, чем об умении самостоятельно применить сложный гротескный прием. Чисто служебное значение имеют некоторые действующие лица и сюжетные линии. По замыслу писательницы, дело оклеветанного библиотекаря Грабингера должно было бы дополнять историю Брунера, но оно лишь повторяет ее. Много условного и схематичного в образе главного героя, впрочем, это нередкий удел положительного персонажа в сатирической книге.

Однако основные слабости книги не столько стилистические, сколько идейные. Положительные идеалы писательницы расплывчаты и общи. В финальных главах романа перед Брунером появляется некий незнакомец, который обращается к нему с проповедью, предостерегая от житейской суеты и эгоизма. Говорящий оказывается двойником Брунера, его собственным внутренним голосом, его совестью. Осуждение суетного эгоизма и проповедь прописных морально-этических истин — таков итог пути, пройденного Брунером. Этого, конечно, недостаточно для противопоставления реакционной, бюрократической машине западно-германского государства, которая превращает человека в бездушный автомат, дрессирует его для казарменного плаца и будущей войны.

В книге есть и другой, более значительный общественно-политический вывод. Рамкой романа служит история паровозного машиниста, судьба которого переплетается с судьбой Брунера. В годы войны вчерашний машинист стал солдатом. Не дожидаясь приказа, он вывел однажды из-под бомбежки пассажирский поезд, спасая детей, женщин, стариков. Он действовал, повинуясь собственной совести, на свой страх и риск, был обвинен в преступлении против воинской дисциплины и расплачивается за свой решительный поступок многие годы после окончания войны.

Брунер — случайный свидетель того, что произошло на вокзале, — приходит на помощь машинисту и обретает в нем друга, а Брунеру в трудную минуту его жизни приходит на помощь уборщица магистрата Элиза.

Так возникают в романе два важных утверждающих мотива: солидарность простых людей и долг человека действовать по велению собственной совести, принимать самостоятельные решения, если окружающим угрожает опасность. Для романа, написанного в Западной Германии и о Западной Германии, это очень важная мысль. Известно, сколько преступных деяний и сколько преступного бездействия совершалось в годы гитлеризма людьми, которые потом оправдывались тем, что им был отдан или не был отдан приказ.

Сейчас, когда Западная Германия вновь идет по роковому пути ремилитаризации, перед рядовыми гражданами этой страны встает тот же вопрос, который вставал перед Брунером и его другом машинистом: как должен действовать человек, когда он видит, что людям грозит опасность уничтожения и гибели.

Роман осуждает трусливое бездействие и призывает к активным поступкам, подчиненным разуму и совести.

Да, конечно, многое несовершенно в этом первом произведении начинающей писательницы, многое незрело и наивно. Но реакционные силы Западной Германии недаром почувствовали таящуюся в нем опасность, они хорошо знали, для чего затеяли «дело Урсулы Рютт» — автора романа «Слушается дело о человеке».

Советскому читателю интересно будет познакомиться с этой сатирической книгой, проникнутой духом протеста против милитаризма, идеями гуманизма и горячей любовью к русской литературе.

Сергей Львов

— Батальон! Шагом марш! Ать — два, ать — два, ать — два, левой — правой, левой — правой, левой — правой, левой…

— Что ты делаешь? Кого ты муштруешь?

И Люциана, которая вошла в комнату, с удивлением посмотрела на мужа.

— Я? Муштрую?

Он поднял глаза на обои. В их серый, монотонный рисунок были вкраплены редкие золотисто-красные точки.

Люциана подошла к столу, на котором лежала тетрадь в твердом переплете — память об ушедших годах. Она осторожно взяла ее в руки и прочла:

«…и поэтому он не стал раздумывать, как увести переполненный пассажирский поезд с восьмого пути, да и можно ли его вообще увести. Вокзал могли начать бомбить каждую минуту. Необходимо было немедленно отвести поезд как можно дальше, в чащу, в поле, словом, куда-нибудь, где еще безопасно. Он начал действовать.

Как только стало ясно, — а благодаря последним событиям наблюдательность у всех необыкновенно обострилась, — как только стало ясно, что город и вокзал в эту ночь будут бомбить с воздуха, он тотчас принял свой собственный план. Правда, он был в военной форме и не имел уже официального права выполнять обязанности машиниста. Тем не менее, не медля ни минуты, он бросился к паровозу. Протискиваясь сквозь толпу растерянных и охваченных паникой пассажиров, он локтями прокладывал себе путь. До слуха его долетали обрывки фраз, приглушенные возгласы, окрики.