Дэвид Лоуренс - Радуга. Цыган и девственница. Крестины

— Если, конечно, ты уверена, что действительно его хочешь.

Теперь на тарелке Иветт лежало два пирожных. Люсиль побелела, как полотно, склонившись над чашкой чая. Тетушка Сисси сидела с видом ядовитого смирения.

Неловкость достигла апогея. Бабуля, неуклюже восседавшая на троне, и ничего не подозревавшая о происходящем, вдруг произнесла:

— Если вы поедете в Бонсэл Хэд завтра, Люсиль, я хотела бы, чтобы вы передали от меня весточку леди Лоус.

— О!.. — сказала Люсиль, бросая на слепую старуху быстрый взгляд через стол.

Леди Лоус была членом семьи короля Карла и Бабуле доставляло удовольствие при посетителях подчеркивать свою дружбу с ней.

— Как замечательно!

— Она очень добра ко мне. На прошлой неделе она прислала со своим шофером книжку для отгадывания шарад.

— Но вы же ее поблагодарили за это! — воскликнула Иветт.

— Я хотела бы послать ей письмецо.

— Мы можем послать его по почте, — закричала Люсиль.

— О нет, я хочу, чтобы вы его взяли с собой. Когда леди Лоус звонила последний раз…

Пока Бабуля продолжала разглагольствовать о леди Лоус, молодые люди сидели сбившись в кучку, словно вспугнутая стайка рыбок у поверхности воды. Обе девушки знали, что тетушка Сисси все еще в прострации, почти без сознания в пароксизме ярости из-за пирожного. Возможно, бедняжка, она молилась про себя.

Девушки почувствовали облегчение, когда друзья наконец уехали. К этому моменту они выглядели уже совершенно издерганными. Именно тогда Иветт, внезапно прозрев, вдруг ощутила каменную, несгибаемую волю Бабули, всеми силами старающейся создать видимость нежной материнской заботливости. Откинувшись назад, старуха сидела в кресле. Ее красноватое старое обвисшее лицо, испещренное глубокими морщинами, бесстрастное, почти отрешенное, каменеющее, все еще было неумолимо властным, безжалостным. Застывшая инерция отталкивающей, уходящей власти. Еще через минуту она откроет маленький рот и начнет выяснять мельчайшие детали о Лео Вереле. Сейчас, на момент утратив сознание, она погрузилась в состояние дремоты, характерное для ее возраста, но через минуту рот ее откроется, мозг проснется и с ненасытной жаждой к жизни, к чужой жизни, она засыпет гостя бесконечными вопросами. Она была словно старая жаба, за которой однажды наблюдала зачарованная Иветт, когда та сидела на краю улья прямо напротив летка и, с демонической энергией двигая сморщенными челюстями, ловила каждую пчелку, вылетающую наружу, проглатывала их одну за другой, будто задавшись целью поглотить весь улей в угоду своей ожиревшей, морщинистой дряхлой плоти.

И так она пожирала пчел, как только они появлялись в весеннем воздухе, год за годом, год за годом, поколениями.

Но садовник, которого однажды позвала Иветт, пришел в ярость и убил это чудище камнем.

Следующий день был пасмурный и тихий, дороги были ужасные, так как дождь лил не переставая неделями, и молодежь отправилась в путешествие, так и не взяв послание Бабули. Они тихо ускользнули из дому, когда после второго завтрака та медленно стала подниматься вверх по ступенькам в свою комнату. Ни за что они не переступят порога леди Лоус. Вдова титулованного доктора, по существу безвредное создание, она с детства была для них кошмарным сном.

Молодые мятежники, гордо восседая в машине, медленно и осторожно продвигались по вязкой от грязи дороге. Вид у них был слегка вызывающий. Вообще-то им не было против чего восставать. Они были совершенно свободны. Родители разрешали им делать почти все, что заблагорассудится. Не надо было избавляться от оков, ломать тюремные решетки, сбивать засовы. Они были сами себе хозяевами и ключи от жизни были в их руках. Впереди их ждали необъятные просторы, а они лишь вяло тащились.

Порой гораздо проще сломать тюремную решетку, чем распахнуть дверь в неведомое. Ведь там их может ждать глубокое разочарование. Правда, существует Бабуля. Бедная Бабуля, ведь вы не можете сказать ей: «Ложись и умирай сейчас же». Может быть, она старая ворчунья, но она ведь никогда ничего никому не сделала. Так есть ли смысл ее ненавидеть?

Молодые люди продолжали увеселительную прогулку, стараясь получить как можно больше удовольствия. Они действительно были предоставлены сами себе и могли делать что угодно. И, конечно, делать было нечего, как только, лениво сидя в автомобиле, позлословить в адрес общих знакомых или скуки ради пофлиртовать друг с другом, дурачась и кривляясь, изображая в шутку изысканно галантных кавалеров. Ах, если бы было хоть одно серьезное приказание, чтобы можно было не подчиниться, ослушаться. Но, увы, не было ничего, кроме отказа передать письмецо леди Лоус. Да ведь и пастор был на их стороне, он тоже отнюдь не в восторге от этого титулованного семейства.

Проезжая мимо убогих деревень, они пели, бессвязно повторяя отдельные слова смешных популярных песенок. В огромном парке они увидели много оленей, косуль и ланей, уютно расположившихся в тени густых старинных дубов, растущих вдоль дороги, и будто нарочно ищущих общения с людьми.

Иветт захотела остановиться, чтобы поговорить с ними. Не пугаясь, олени смотрели круглыми темными глазами, как девочки в высоких спортивных ботинках ступают по мокрой траве. Затем олень-самец легко метнулся прочь, откинув голову назад под тяжестью великолепных рогов. Самка лишь настороженно шевелила большими ушами, не поднимаясь из-под дерева со своими детенышами, пока девочки почти коснулись их, чтобы погладить. Тогда и она бросилась прочь, забавно задрав хвостик, вслед за своими шустрыми пятнистыми оленятами.

— Какие они изящные и хорошенькие, правда? — запищала Иветт. — Удивительно, как они могли так уютно лежать в такой противной мокрой траве.

— Я полагаю, что они иногда должны полежать, — заметила Люсиль. — Да и под деревом достаточно сухо.

Она посмотрела на примятую оленями траву. Иветт подошла и погладила траву руками.

— Да, — прошептала она, — наверное, им было тепло.

Олени опять собрались вместе на расстоянии нескольких ярдов и стояли неподвижно в унынии дня. Вдали, за пригорками, поросшими травой и деревьями, за быстрой речкой с висячим мостом виднелся огромный графский дом, одна или две трубы синевато дымили. За домом поднимался пурпурный лес.

Девочки, в высоких сапогах, защищающих от мокрой травы, в пальто с меховыми воротниками, поднятыми до самых ушей, молча стояли, всматриваясь в даль. Знаменитый дом внизу вырисовывался кремовато-серым квадратом. Олени маленькими группами вновь рассыпались под старыми деревьями. Вся картина казалась такой спокойной, такой естественной и такой грустной.

— Интересно, а где граф сейчас? — спросила Элла.