Ангелика Мехтель - Другая половина мира, или Утренние беседы с Паулой: Роман

На это она могла бы ответить. И началась бы долгая переписка.

Или он бы мог вернуться. Ведь жизнь в Германии казалась ему более размеренной и упорядоченной.

В детстве Феликс мнил, будто его покарали чужеродным телом в мозгу.

Всего лишь навязчивая идея, исчезнувшая после фиктивной операции.

Ни одному ребенку этого не вынести, твердил Феликс.

На вокзале он ее не встретил. Паула взяла такси. Она не была бы Паулой, если б не запаслась адресом его пансиона, который и дала шоферу.

Итак, уехала из Д. без ссылки на уважительные причины. Ведь к климату можно бы привыкнуть. И отношения с фройляйн Фельсман наладить. В конце концов, от дождя есть зонтики, от холода — теплая одежда. Кто станет из-за этакой ерунды сниматься с места? Живут же люди в окрестностях вулканов, неустанно возвращаясь в свои дома после каждого извержения. В сравнении с другими нам еще хорошо живется. Хорошо ли?

Обер-бургомистр и ландрат подвели положительные итоги истекшего года и указали аналогичные перспективы года следующего. Даже побеспокоили местную ясновидицу, и та по картам предрекает всем удачу — ведь к концу года народ любит прочесть в газете что-нибудь этакое.

Да, ей надо было всего-то сделать шаг-другой навстречу советнику по культуре, и он бы тоже пошел ей навстречу. В худшем случае согласились бы на том, что до срока выпихнут фройляйн Фельсман на пенсию, а Розу Л. будут выдавать только вместе со шпюриевской «Хайди». Ну а табличку, отсылавшую к мемориалу, так и так заменят.

В Д. нет ни «черных шерифов», ни книжной ярмарки — в сущности, здесь тишь да покой. Или нет?

Сознаюсь. Сознаюсь, по утрам мне стоит большого труда провести четкую грань между днем и ночью.

Почтальонша, звонящая в дверь, каждое утро приносит целую пачку писем и газет. Письмо Паулы выделяется только тем, что оно доплатное. Срочную корреспонденцию в деревне разносят вместе с обычной. По воскресеньям, когда почтмейстерша сидит дома. Сознаюсь, я не ждала этого письма, думала, что Паула уедет, как уезжает всякий, кому это по карману. Ясное дело, библиотекарша зарабатывает больше писательницы. По крайней мере ей книги дают кусок хлеба.

Когда я подношу к конверту нож — а я делаю это с удовольствием, — она уже в Испании. Собиралась встретиться в Мадриде с мужчиной, ради которого туда поехала.

По всей видимости, она рассчитывала, что я отвечу. Иначе зачем бы ей указывать свой мадридский адрес?

С ним Паула не встретилась. Зато повидала его друга.

Когда она вышла из такси, ей почудилось, будто в лицо и правда пахнуло степным ветром; на память пришли скалы, бесприютный ландшафт, оставшийся позади. Она решилась.

Друг его стоит на пороге, за спиной — освещенная передняя, лицо — в тени.

Паула так долго была в пути, ей до сих пор мерещится перестук колес. Парень впускает ее в тесную прихожую. Паула ставит чемодан на пол. Он моложе Феликса, темноволос, тонок в кости.

Из кухни выходит какая-то женщина в халате, направляется к телевизору, в конец коридорчика. Телевизор красуется над дверью, на особой полке. Женщина поворачивает выключатель, а Паула глядит ей на руки. Они старше лица.

На экране — реклама стирального средства.

Где Феликс? — спрашивает Паула.

Женщина уселась на стул посреди прихожей. Сложила руки на коленях и смотрит на экран.

Паула инстинктивно прикрывает руками живот.

Здесь рекламируют те же самые товары, что и у нее дома.

Феликса нет, говорит его друг.

Но он вернется?

Она горда своими познаниями в языке — еще бы, можно вести беседу, а не только кое-как объясняться. По телевизору сейчас покажут фильм, который она смотрела еще дома. Смотрела, и ощущала себя его героиней, и страдала так же, как при чтении книг. Феликс говорил, что ей нужно учиться смотреть со стороны.

Своей-то истории не знаешь, говорил он, а занимаешься чужими.

В такую даль ехали, и совершенно впустую, слышит она голос Феликсова друга.

Здесь, в коридоре пансиона, не холодно, но Паула мерзнет.

Вам надо отдохнуть, продолжает он, я спрошу, может, у нее найдется свободная комната.

Паула чувствует на себе взгляд женщины, сидящей у телевизора. Свой приезд она воображала совсем иначе. В голове мельтешат картинки — море и прибрежные пансионаты. Фотографии коридоров, как правило, не публикуются.

Друг, о котором писал Феликс, говорит, что у хозяйки должна быть свободная комната, сейчас он все уладит.

Что с Феликсом? — напрямик спрашивает Паула, не давая ему уклониться от ответа, и видит, до чего он сконфужен.

Вероятно, Феликс не знал, что вы приедете, говорит он. Сегодня утром он уехал в Барселону.

Где-то на полдороге они наверняка встретились.

И разминулись среди этого однообразия.

Нет, писем из Германии в этот день не было.

Она уверена, ее письмо он получил.

В связи с политической кампанией, объясняет Феликсов друг.

Внезапно ей становится очень трудно вообще понять язык, на котором он говорит, она слушает, как этот незнакомец рассуждает о поколениях и о том, что историческое развитие неотвратимо сплетает и увязывает судьбу индивида с судьбой народа.

С самого начала она решила не делать аборта. Аборт для Паулы неприемлем. Ведь она совсем было уверовала, будто бесплодна, как старуха, и теперь радуется. Думая о еще не родившемся ребенке, она видит в мечтах непременно девочку.

Немного погодя она лежит в комнате под легким шерстяным одеялом, и думает, что должна бы зябнуть, так как привыкла к перинам, и старается разобрать диалог из фильма, который идет в коридоре и уже знаком ей на родном языке. Ни в коем случае она не станет просить Феликсова друга узнать для нее расписание поездов на Барселону, а тем паче на ФРГ.

Маршрут намечен, писала мне Паула, еду поездом. Вечером буду уже во Франции.

Я читала строчки Паулы, а самое Паулу не понимала. По всей видимости, она на это и рассчитывала. Возможно, запомнила меня еще по школе и знала, куда нажать, чтобы во мне сработала пружинка любопытства.

Она ждала от меня ответа. И я ответила. А потом получила еще одно письмо: в Мадриде она надеется подработать — либо в посольстве, либо в Институте Гёте, либо в Немецкой школе. Можно, пишет она, и независимость сохранить, и все-таки выжить.

Ты, писала она, можешь без колебаний выбрать местом действия Д. Д., как Дойчланд, как Германия. Ведь он тебе знаком. Сознаюсь, Паула действовала мне на нервы. И действует до сих пор. Больше всего меня сердило то, что целый год мы прожили, как говорится, дверь в дверь — и не встретились. Я надеялась, пишет Паула, что в один прекрасный день ты зайдешь в библиотеку и вспомнишь.

Я не зашла. Это в детстве я каждую неделю ходила в библиотеку, специализируясь на шестидесяти четырех томах Карла Мая.