Аврора Гитри - Татуированные души

Дождь стучит по маске, сечет руки, пачкает брюки.

Добравшись до входа в Клонг Тоэй, музей металла, он останавливается. Гирлянды фар движутся вдоль бульвара. В этот час артерии Бангкока полностью забиты. Человек восстанавливает дыхание и продолжает бег. Ему нужно любой ценой избегать света, он должен, не привлекая к себе внимания, перебираться из тени в тень. Он инстинктивно находит дорогу, ведущую к дому палача. В его воображении образ татуированного вытесняет тягостная картина свернувшейся в клубок изможденной девочки. Но тут во рту появляется металлический привкус мести, которая течет по его жилам. Ноги шлепают по текущей по тротуарам реке в ритме воображаемых ударов.

Сладкая музыка. Реквием, предвещающий смерть.

Час близится.

Еще несколько метров, и он увидит почерневший от выхлопных газов дом, ряд вентиляторов, встроенных в кессон и предназначенных для освежения влажного воздуха в комнатах, привыкших принимать парочки на время.

Он быстро находит темный переулок. Состоящий из затопленных дождем лачуг.

Прислонившись к стене и отдышавшись, он понимает, что за ним кто-то шел. Он прижимается всем телом к перегородке, спрятавшейся от гнева небес под деревянную крышу, и устремляет глаза на дверь, ведущую в логово хищника и погруженную сейчас в темноту.

Тигр, конечно, ушел на охоту, на поиски новой жертвы. Пусть потешится напоследок, говорит себе человек. Скоро он уже никому не будет опасен. Человек улыбается под маской, думая о девушках и юношах, которых он спасет своим преступлением. Я подожду тебя здесь. Я буду терпелив. Если понадобится, я буду ждать всю ночь.

И словно в ответ на его мысли, из-за угла сои появляется фигурка, которая бежит по тротуару, торопясь укрыться от дождя.

Человек в маске узнает фигурку и застывает. Изогнутые линии тела, своеобразное покачивание бедер напоминают ему зажигательную музыку. Ему кажется, что он даже различает, несмотря на ночь, расстояние и завесу ливня, гордую и презрительную гримаску на ее лице. Когда она входит в подъезд и на нее падает мертвенный свет лампы, человек в маске понимает, что не ошибся.

Это именно она, та, что была главной в его прошлом, стряхивает зонт и оставляет после себя сладкий запах перечной мяты.

Октябрь 1984 года

Идя домой, я все время представляю себе лицо фаранга, его улыбку. Никто, кроме старой Нок, не улыбается мне… Правда, странно.

Дойдя до угла своей сои, я понимаю, что впервые, возвращаясь к себе, не дрожал и не трепетал. Я был слишком занят случившимся и не думал о том, что ждет меня дома. Я дал себе передышку. Продлившуюся всю обратную дорогу.

Но, заметив вдалеке жестяную крышу, я словно слышу сквозь шум машин безумное дыхание брата. Я чувствую, как синяки, оставшиеся после вчерашних истязаний, словно просыпаются под грязной тканью майки. Брат видит те места на спине, куда уже опускался его кулак.

И бьет туда снова.

Я подхожу к проклятой хижине и замечаю, что дверь закрыта. У лестницы нет мотоцикла, брат либо уехал, либо спрятался. Он любит внушать мне ложные надежды, любит смотреть, как я доверчиво, без страха переступаю порог. Любит нападать неожиданно.

— Он ушел. Час назад. За ним зашел его приятель Тьям. Не бойся.

Колдунья Нок появилась в дверях своего дома. Можно подумать, что она чувствует, когда я прихожу, что видит меня сквозь деревянные стены.

— А… ты принес мне рыбу! Спасибо, малыш.

Я узнаю ее усмешку, открывающую отсутствие нескольких зубов, выпавших из-за жевания бетеля. Она привезла эту дурную привычку из северных земель. Не знаю, откуда она берет бетель. Меня она никогда не просила его принести. Наверное, думает, что я не сумею его достать.

— Иди сюда. Зайди на минутку, — говорит она, исчезая в своей берлоге.

Я колеблюсь.

После отъезда матери брат не выходит из дома. Ждет моего прихода. Даже если он бродит где-то поблизости в поисках желтолицей дамы, он может вернуться и через полчаса, и под утро. Все зависит от жажды его безумия.

— Да не стой ты там. Он не придет до рассвета. Ничего с тобой не случится, — хрипло кричит Нок из глубин дома.

Поборов беспокойство, я поднимаюсь по четырем рассохшимся ступеням, ведущим на маленькую террасу. Ее дом, как и наш, хранит следы воздействия и муссонов, и выхлопных газов, и человека. Он дрожит под тяжестью шагов.

Сняв шлепки, я переступаю через порог и, как всегда, погружаюсь в темноту. Хотя снаружи уже практически ночь, неоновые вывески магазинчиков слабо освещают улицу, очерчивая контуры теней, отделяя тротуар от проезжей части. А здесь маленькая умирающая лампа озаряет только дальний правый угол комнаты. Я хорошо знаю обстановку внутри дома, поэтому ориентируюсь без труда. Слева от входа деревянные полки прогибаются под тяжестью заржавленных железных коробок с сокровищами черной магии, известными одной Нок, под весом всевозможных специй и устрашающего вида банок, к которым она не прикасается уже долгие годы. Внизу стоит маленькая газовая плитка, горящая голубым огоньком под кастрюлей с кипящей водой. Поднимающийся от нее пар наполняет ароматом всю комнату. Ароматом мелиссы с нотой мяты. Ароматом напитка моего детства. Чуть подальше справа стонет от усталости старый, скрипуний, облупленный вентилятор. На полу лежат циновки, почти все почерневшие, пропитавшиеся влажностью, создающие ощущение прохлады и свежести под босыми ногами. Слева, в глубине комнаты, стоит низкий столик, рядом с которым свернуты в подушки тоненькие матрасы.

Нок сидит там, спрятав пятки под ягодицы, выпрямив спину. Лотос в глубине пещеры.

— Садись.

Я подчиняюсь и кладу пакет с рыбой на стол. Когда я прихожу к колдунье, я не разговариваю. Я слушаю. Я впитываю в себя шорохи хижины и хриплый голос старухи, которая иногда рассказывает мне легенды Севера или сказки, которые сама придумывает.

Ее желтые глаза светятся в темноте, как две звезды. Длинные белые волосы волнистыми растрепанными прядями спускаются на плечи. Слабый свет прорезает морщины на ее лице, подчеркивает форму костей черепа, выступающие скулы, приплюснутый нос. Она напоминает посланца из потустороннего мира, из тех, что приходят сообщить смертным о грядущих бедах.

— В давние далекие времена…

Ее голос набирает силу, заглушая пение кипящей воды и жалобы вентилятора. После первых же слов мое сознание открывается, будто цветок, стремящийся к солнцу. Все мое существо готовится к путешествию.

— … в царстве Синих Земель, в стране, уже исчезнувшей сегодня, жил со своей женой Варой богатый господин по имени Мано. Жили они в провинции, мирно и спокойно. Местные крестьяне очень любили их. Великодушный Мано всегда защищал бедняков, а красивая и нежная Вара служила образцом для подражания всем женщинам в округе. И родилась у них дочь, которую назвали Сарьянной. Очень быстро слуги заметили, что ребенок унаследовал достоинства своих родителей. А также особенность, которая усиливалась с течением лет: красоту матери. Девочка росла послушной и спокойной, а доброта ее сердца, подобного очень редкому нефриту бирманских гор, светилась на ее прекрасном лице. Да так ярко, что, когда она достигла возраста женщины, ни один мужчина не мог при встрече с ней не восхититься ее внешностью. Путешественники, которые останавливались в их местах, разнесли по всей стране молву о красоте той, кого вскоре прозвали Бриллиантом Севера. Когда король Синих Земель узнал о существовании этой таинственной княжны, покорявшей все сердца, он послал к Мано гонца с известием о своем скором прибытии. Тот, польщенный неожиданным знаком внимания, нанял рабочих, чтобы отремонтировать свой дом, увеличил число слуг. Он решил построить большой особняк специально для того, чтобы поселить там Его Величество. Для банкета в честь прибытия короля Мано позвал самых знаменитых поваров страны и потребовал, чтобы они приготовили лучшую рыбу и лучших омаров в королевстве, каких можно было найти только на рынке в порту Банеаль, на берегу Белого моря. Мано отправил за рыбой своих верных слуг, приказав им выйти в путь на следующий же день. В тот вечер Сарьянне впервые приснился странный сон.