Ди Би Си Пьер - Люськин ломаный английский

— Не пугай — не запугаешь. Любая своенравная свинья должна молиться, чтобы не попасть под горячую руку ставропольской девицы. И вообще, я жду жениха — он скоро приедет, может быть, даже сегодня. — Она нетерпеливо повела плечами. Вышло очень эффектно.

— Точно ибли, — хмыкнул мужчина из угла. — Редкая штучка.

— Точно что-то с чем-то, — отозвался бармен. — Могу ли я вам еще что-нибудь предложить, мисс Ибли?

— Нет, благодарю. Не возражаете, если я немного здесь посижу? Жених придет сюда, в ваше знаменитое кафе.

— Что ж, оставайся хоть навеки, если б я тут хозяйничал, но боюсь, бар через двадцать минут закрывается.

Подходы к «Уорлд энд Ойстер» были забиты необычными людьми, настолько легкомысленного вида, что, казалось, ими управляют внутренние порывы ветра. Вокруг них вращалась голая жизнь Лондона: свет задних фар, растекающийся по глицериновым дорогам, силуэты, носящиеся туда-сюда, как огромные тролли, мимо домов из песка и сажи.

Зайка покосился на брата:

— Это то самое место, где ты собираешься из себя охуенного умника строить?

— Извини, если ты разочарован, Заяц. Это то самое место, где я выдолбил уютную нишу кое для кого и куда ты отправишь мои вещи, когда я к ней перееду.

— Она внутри, да? Мисс Правда?

— Ну, не будь таким желчным, тебя тоже пропустят. — Блэр наполнил легкие морозным воздухом и выдохнул с веселым шумом: — Вот моя программа на сегодня, Заяц. И моя инструкция тебе: не загоняйся.

— Ты играешь сам с собой. Кто, как ты думаешь, придет в центр реабилитации? Такие же уроды, как и мы, дружок.

— Но это же развлекательный центр, Зайка, нам к этим больным даже и заходить-то не надо. Кстати, насчет уродов, — говори только за себя.

Хизы почувствовали первую волну озона и тоника уже на парковке. Они подняли глаза. «Уорлд энд Ойстер» представлял собой огромное викторианское здание, замурованное в гладкий синий цемент, с трубами и шпилями, торчащими из крыши, — казалось, будто на старую гостиницу упала стальная решетка. На самом деле почти так оно и было. Синие огни пронзали дорогу за зданием на границе Центральной зоны допуска Лондона. На братьях были черные костюмы и белые рубашки с застегнутыми воротничками. Они то появлялись, то пропадали в отражениях на тротуаре и казались черными дырами посреди улицы.

— Принес свои гренки, да? — спросил Зайка, бросая взгляд на пластиковый пакет в руке Блэра.

Через капельки воды на стеклах очков он смотрел на мир, словно через паутину.

Блэр сильнее сжал в руке пакет, осторожно поставив его дном на сгиб локтя. Хрупкий силуэт Дональда Лэма отделился от тени и направился к свету.

— Нет, ты послушай. Или ты «завтрак пахаря» с собой приволок?

— Ничего особенного. Так, мелочь кое-какая, — сказал Блэр, шагая вперед. — До выноса мусора еще неделя, и я подумал, что надо ж с чего-то начинать.

Он дошел до мусорного бака у дороги и, не замедляя шага, засунул пакет внутрь. Когда Лэм протолкался к входу в клуб, Блэр медленно вернулся и зашипел:

— Теперь слушай: ради бога, давай говорить буду я. Он бы ни за что не пригласил нас на тусовку и не принес бы паспорта, если бы не думал, что у нас есть шанс.

Зайка щелкнул языком:

— Мы могли бы просто спросить его, что за игру он затеял, и поехать домой.

— Расслабься, Зайка. Ты можешь думать об этом как о прощальной попойке.

— Нет, ты, блядь, послушай, я сомневаюсь, что в центре реабилитации будут угощать выпивкой.

— А я тебе говорю, что нам вовсе не надо оставаться в центре, мы проскочим в нормальный бар. Да ладно тебе, Зайка, взбодрись, подумай ради разнообразия обо мне: субботним вечером будет до хуя прелестных девиц.

Зайка нахмурился:

— Поступай как знаешь. Но это не твои люди, сынок. Ты себя обрекаешь на поражение.

Как будто чтобы подчеркнуть его слова, из здания выскочила молодая женщина, и ее стошнило желтой густой массой на дорогу. Она остановилась и повисла на оградительном канате, и еще три лужицы шлепнулись на ее вечерние туфли. Когда она уже проблевалась, из клуба, пошатываясь, вышли еще четыре девицы. На головах у них были розовые пушистые антенны. Они пронеслись мимо женщины, увидели, что Хизы не сводят с них глаз, с радостными визгами выпятили груди и унеслись прочь, словно сумасшедшие насекомые.

— Попомни, блядь, мои слова.

— Да расслабься ты, — ответил Блэр и отправился к Лэму.

На подходе к стеклянным матовым дверям клуба он пошел развязным шагом. Затем увидел двух огромных привратников в клубных пиджаках, наблюдавших за его приближением. Развязная походка превратилась в неловкое топтание на месте. Привратники были бритым олицетворением лондонского типа жестокости, людей, зачерствевших на белом хлебе, которые скорее засунут твою башку в автомат по жарке картофеля фри, чем попортят себе маникюр, врезав тебе по морде. Братья стояли рядом с очередью, пока Лэм перекидывался фразами с мужчинами. Зайка прикурил «Ротманс». В конце концов один из привратников слегка сморщил лицо в сторону Лэма и забрал удостоверения троицы, с силой протащив их через ручную машинку. Когда она три раза хрюкнула, он отцепил шнур и махнул, чтобы они проходили в длинный коридор. Один каменный глаз дал Зайке понять, чтобы он бросил «Ротманс». Он сунул ее в пепельницу с песком у двери, повел плечами, поправляя пиджак, и вкатился вслед за Лэмом и Блэром: наполовину рок-звезда, наполовину нашкодивший школьник, пришедший в магазин с бабушкой.

— У меня вены полопаются, — сказал он, когда басы начали отдаваться звоном во всем теле. — Наверное, я лучше домой.

— Ну, не смею задерживать, — бросил через плечо Блэр. — Такси у входа.

— Мини-кебы? Я, блядь, не в Нигерию собрался.

— Ну, в этом нет необходимости, Зайка.

— Что такое? — Зайка остановился и ощупал зубы.

— Для начала, это жуткий расизм. Господи Боже мой, это же космополитичный Лондон — тебя, блядь, изолируют или вообще, на хуй, убьют.

— Блэр, детка, Нигерия — это не раса.

— Ну, ты меня понял, пошли. — Блэр повернулся и нахмурился.

Лэм исчез в дверях перед ним.

— Нет, ты, блядь, послушай. Скажи, что это за ебаный расизм, если я сказал, что водитель мини-кеба — выходец из Нигерии?

Блэр закатил глаза:

— Ну, это означает, что они все водители мини-кебов, то есть ты отказываешь им в более интеллектуальных профессиях.

— Блэр, те три водителя, с которыми я ездил до настоящего момента, — просто охуенные парни, я бы с ними пиво пил. Но ни один не живет здесь достаточно долго, чтобы знать, куда нам, блядь, попасть нужно. Я целый час прачечную искал, а там ехать всего ничего. И скажи мне, какой это расизм? Это здравый, на хуй, смысл, и помни: я и сам-то тут не местный. Нет, ты послушай.