Сомерсет Моэм - Покоритель Африки

— Она что-то рассказала?

— Сказала, что в нее стрелял ты.

— Гнусная ложь!

— Выходит, это именно ты к ней приставал. Не знаю уж, из-за чего вы поссорились, но ты выхватил револьвер и выстрелил в упор.

Джордж рассмеялся.

— Вечно эти грязные негры городят всякую чушь. Вы же верите мне, а не им? Мое-то слово стоит куда больше.

Алек молча вытащил из кармана пустую гильзу. Она была от револьверного патрона.

— Вот что нашли в двух ярдах от тела и доставили мне сегодня.

— Не пойму, что это доказывает.

— Ты не хуже меня знаешь, что у туземцев нет револьверов. Кроме нас, ими вооружены только несколько слуг.

Джордж достал из кармана платок и вытер пот с лица. В горле совсем пересохло, он едва дышал.

— Дай мне свой револьвер, — тихо приказал Алек.

— Я потерял его этим утром во время вылазки. Не стал говорить — вы бы сразу шум подняли.

— Ты чистил его всего час назад — я сам видел.

Джордж раздраженно пожал плечами:

— Наверное, он в палатке. Пойду посмотрю.

— Оставайся здесь! — резко бросил Алек.

— Послушайте, я вам не пес. Вы не имеете права так со мной разговаривать. Я приехал сюда по собственной воле и не позволю обращаться с собой, словно с каким-то негром.

— По-моему, револьвер у тебя в заднем кармане.

— Я вам его не отдам.

Губы Джорджа побелели от страха.

— Мне подойти и взять самому?

Мгновение они молча смотрели друг на друга, а потом Джордж медленно опустил руку в карман и вытащил револьвер. Поддавшись внезапному импульсу, он вдруг вскинул его и выстрелил в Алека. Стоявший рядом Уокер инстинктивно ударил юношу по руке. Доктор тут же подскочил, обхватил его и повалил на спину. Револьвер выпал. Алек даже не шелохнулся.

— Отпустите, черт вас возьми! — Голос Джорджа дрожал от гнева.

— Довольно, — приказал Алек.

Оба так привыкли повиноваться его командам, что без раздумий разжали руки. Джордж вжался в стул. Уокер поднял револьвер и протянул Алеку. Тот молча вставил стреляную гильзу в пустую камору.

— Подходит, как видишь. Может, лучше расскажешь начистоту?

Джордж, окончательно сломленный, тихо всхлипнул.

— Да, я ее застрелил, — бросил он. — Она подняла шум, и в меня словно бес вселился. Я не понимал, что делаю, а потом она вдруг завопила — и кровь…

Он проклял себя за неосмотрительность. Надо было не выбрасывать гильзу, а оставить ее в барабане.

— Помнишь, два месяца назад я повесил убийцу туземца на первом же суку?

От ужаса Джордж чуть не подскочил и мелко задрожал.

— Со мной вы так не поступите.

В глубине души он исступленно взмолился о пощаде, а потом стал осыпать себя упреками за то, что отправился в это путешествие.

— Не бойся, — холодно отозвался Алек. — В дикарях нужно поддерживать уважение к белому человеку.

— Я был сильно пьян и тут увидел ее. Я не понимал, что творю.

— Так или иначе, теперь против нас поднялось все племя.

Стреляную гильзу прислал вождь племени, который был другом Алека. Новость прогремела как гром среди ясного неба, ведь туркана были его лучшими бойцами, их верность никогда не подвергалась сомнению. Вождь сообщал, что не в силах удержать молодежь, поэтому пусть Алек на них больше не рассчитывает и готовится к нападению. Настроив против белых соседние племена, туркана вступили в переговоры с арабами. Алек был на пороге величайшего успеха — теперь все труды трех последних лет пошли прахом. Арабы, не теряя времени, внезапно перешли в наступление. Неожиданно атакованный отряд Алека едва не погиб, и с тех пор все мысли их были только о спасении.

Джордж не спускал глаз с Алека — а тот смотрел под ноги.

— Похоже, я во всем виноват, — пробормотал юноша.

Алек не стал отвечать прямо.

— Можно не сомневаться, что завтра дикари объединятся с работорговцами и набросятся на нас разом. Против несметных полчищ нам не устоять. Я послал Роджерса с Диконом собрать всех лотуко, но вот успеют ли они — Бог знает.

— А если не успеют?

Алек молча пожал плечами. Джордж дышал часто, едва сдерживая рыдания.

— Что вы со мной сделаете?

Маккензи шагал туда-сюда, обдумывая их незавидное положение. Наконец он остановился, посмотрел на Уокера и сказал:

— По-моему, тебе стоит заняться приготовлениями.

Тот встал и отозвался с легкой усмешкой:

— Да, мне пора.

Уокер вышел из палатки с облегчением: ему неловко было смотреть на унижение юноши. Сам он был по природе настолько благороден и неколебим в своей преданности, что испорченность вызывала в нем физическое отторжение — он избегал смотреть на нее, словно на какую-нибудь гнойную язву. Доктор понял, что его присутствие также нежелательно, и последовал за Уокером, бормоча под нос, что времени мало, а пациентов надо готовить к ночному маршу. Оставшись с Алеком наедине, Джордж вздохнул свободнее.

— Прошу прощения за свою дурацкую выходку. Слава Богу, вы не ранены.

— Пустяки, — улыбнулся Алек. — Я уже и забыл.

— Я потерял голову и совершенно не понимал, что творю.

— Не стоит беспокоиться. В Африке даже самые мужественные теряют голову.

Алек снова набил трубку и закурил. Сырой воздух наполнили густые клубы дыма. Теперь он говорил мягче:

— Ты знаешь, что перед отъездом я просил руки Люси?

Джордж не ответил, едва сдержав слезы. Его сердце пронзила острая боль при мысли о Люси — средоточии его любви и источнике всего хорошего, что в нем еще оставалось.

— Она попросила взять тебя в надежде, что ты, — слова давались Алеку с трудом, — своими деяниями заставишь людей забыть о поступке отца. Она очень гордится предками и считает, что ваше доброе имя опорочено — а ты мог бы придать ему новый блеск. Именно этого Люси желает всей душой — так же сильно, как любит тебя. Однако ее ожидания не сбылись, так ведь?

— Она должна была понимать, что такая жизнь не для меня, — горько отозвался Джордж.

— Я быстро понял, что ты слаб и нерешителен, однако рассчитывал воспитать в тебе твердость характера. Надеялся — ради нее, — что из тебя все же выйдет толк. Тебе никогда не хватало сил воплотить добрые намерения в жизнь. — До того Алек разглядывал, как поднимаются из трубки завитки дыма, теперь же он смотрел прямо на Джорджа. — Прости, если мои слова похожи на проповедь.

— Мне теперь все равно.

Алек продолжил суровым тоном, хоть и не без сочувствия:

— Потом я узнал, что ты пьешь. Я объяснил тебе, что здесь выпивка убивает человека, и ты дал честное слово к ней больше не прикасаться.

— Да, и нарушил его. Я ничего не мог поделать. Искушение было слишком велико.

— Когда мы прибыли в Муниас и я слег с лихорадкой, вы с Макиннери ввязались в мерзкую историю с черными женщинами, причем ты отлично знал: этого я не потерплю. Мораль тут ни при чем — в таких делах каждый волен решать самостоятельно, — но туземцы этого не потерпят. Вот почему я установил жесткие правила. Суахили я наказываю кнутом, белых — отправляю на побережье. Так надо было поступить и с тобой, но это разбило бы сердце Люси.