Сомерсет Моэм - Покоритель Африки

Люси вдруг замолчала и теперь смотрела на Алека. Ее глаза светились жалобной мольбой.

— Сначала я верила тебе беспрекословно.

— А теперь нет? — спокойно спросил он.

Она вновь опустила глаза и всхлипнула.

— И теперь точно так же верю. Я знаю, ты не пошел бы на такую низость. Но ведь в газете написано черным по белому, а ты только молчишь в ответ.

— Понимаю, тебе тяжело. Потому я и просил никогда не сомневаться во мне, что бы ни говорили.

— Я верю тебе, Алек, — вскричала она, — верю всем сердцем! Но сжалься надо мной! Я верила, что справлюсь. Тебе легко быть одиноким. Ты словно стальной. Ты гранитная глыба. А я просто женщина — жалкая и слабая.

Он помотал головой:

— Нет-нет, ты не как другие женщины.

— Легко быть храброй, когда речь об отце или о Джордже, но теперь все по-другому. Любовь изменила меня. У меня больше нет сил противостоять моим близким.

Алек встал и прошелся по комнате. Он о чем-то напряженно размышлял. Люси казалось, он слышит, как колотится ее сердце. Наконец он остановился перед девушкой и заговорил с такой болью в голосе, что ее сердце мучительно сжалось.

— Помнишь, несколько дней назад я говорил, что случись все снова, поступил бы точно так же? Я дал слово чести, что мне не в чем себя упрекнуть.

— Помню! — воскликнула Люси. — Мне так стыдно, но сомнение не дает мне покоя…

— Сомнение. Вот оно, это слово.

— Я говорю себе, что не верю ни единому из этих жутких обвинений. Твержу: «Он невиновен, он невиновен». — Отчаянье любви придало Люси сил, и в этот решительный миг ей все же хватило смелости. — Но в глубине души остается сомнение, избавиться от которого я не могу.

Она ждала ответа, но Алек молчал.

— Я старалась задушить остатки сомнений. Я думала бросить им в лицо, что верю тебе беспрекословно и выйду за тебя, несмотря ни на что, — и после этого мое сердце успокоится.

Алек выглянул в окно. Улицу заливали косые лучи заходящего солнца. У двери дома напротив стояли автомобили и экипажи, а на ступенях теснились лакеи. Там давали бал, и сквозь открытое окно Алек разглядел целую толпу женщин. Небо было синее-синее. Он снова повернулся к Люси.

— Ты не принесешь мне то, второе письмо?

— Разве ты его не читал? — поразилась она.

— Было не до газет. Наверное, никто не догадался мне его показать.

Люси вышла через арку во вторую гостиную и принесла оттуда «Дейли мейл». Алек молча взял газету, сел и внимательно прочитал письмо. С горькой усмешкой он отметил, как ловко изложил Макиннери свои обвинения. Второе письмо отвечало на все вопросы, оставшиеся после первого, дополняя всю историю убедительными подробностями. Особый налет достоверности ей придавали слова носильщиков и аскари из отряда Маккензи. Поразительно, как легко перевернуть все с ног на голову, добавив к правдивому рассказу всего щепотку лжи. Алеку пришлось признать, что у Люси были все основания для подозрений. История звучала правдоподобно — он сам бы поверил, касайся она кого-то другого. Факты приводились вполне точно, обман же крылся в приписываемых Алеку мотивах — но как их проверишь?

Он отложил газету, откинулся на спинку и, подперев рукой подбородок, задумался. Его взору снова предстала та ночь: снаружи завывал ветер, а дождь все лил и лил. Он вспомнил бледное лицо Джорджа, как тот обезумел и выстрелил в него — и как жалок он был потом в своей покорности. Земля приняла слабовольного мальчишку вместе с его преступлениями. Сохранить ему после смерти доброе имя оказалось не так-то просто. Он знал, что для Люси отвага и мужество Джорджа важнее собственной жизни. Как может он причинить ей боль? Как он расскажет, что ее брат оказался трусливым негодяем и потому погиб? Как сообщит, что жалкий мальчишка не сумел очистить от позора столь дорогое ей имя? И чем он докажет свои слова? Уокер погиб в ту же ночь, что и Джордж. Бедняга Уокер, бодрый и жизнерадостный в любой передряге, — его смерть тоже на совести Джорджа Аллертона. Адамсон умер от лихорадки. Лишь эти двое знали частицу правды, и их рассказ по меньшей мере подверг бы серьезному сомнению слова Макиннери. Алек стиснул зубы. Нет, ему не нужны их свидетельства. В конце концов, он дал обещание. Он торжественно поклялся, что ни единым словом не даст Люси усомниться в том, что брат оправдал возложенное на него доверие. Место и время только придали этой клятве особую важность. Алек был человеком исключительной честности, но не из моральных соображений, а просто по природе, — нарушив обещание, он бы сильно переживал. Впрочем, данное слово было далеко не главной причиной его молчания. Даже не обещай он Джорджу, Алек все равно сохранил бы тайну. Кроме того, где-то в глубине его души шевельнулась уязвленная гордость. Сознавая, что его побуждения чисты, Алек ожидал того же от Люси. Если он сказал — она должна ему верить. Он не унизится до оправданий; а раз Люси сомневается — значит, не так уж глубока ее любовь. Пожалуй, он был несправедлив в своей неумеренной гордости. Алек не понимал, что обрекает девушку на тяжкое испытание, которому он не вправе никого подвергать.

Он встал и обратился к Люси:

— Что именно я должен сделать?

— Пожалеть меня ради моей любви. Не рассказывай всему миру, если не хочешь. Скажи мне. Ты ведь не способен лгать. Я поверю, если услышу из твоих уст. Мне нужно знать наверняка.

— Разве ты не знаешь, что я не просил бы твоей руки, будь моя совесть нечиста? — медленно сказал он. — Разве не понимаешь, что причины, по которым я храню молчание, должны быть совершенно исключительными — иначе я не смотрел бы спокойно, как втаптывают в грязь мое доброе имя?

— Но ведь я буду тебе женой. Я люблю тебя и знаю, что ты любишь меня.

— Люси, умоляю, не требуй от меня этого. Давай просто помнить, что прошлого не вернешь и что мы любим друг друга. Я не могу тебе рассказать.

— Теперь ты должен! — взмолилась девушка. — Если что-то произошло, если хоть часть этой истории — правда, то дай мне возможность судить самой.

— Мне очень жаль. Не могу.

— Но ведь это убьет мою любовь. — Она вскочила на ноги и прижала руки к сердцу. — Теперь меня переполняют сомнения, таившиеся где-то в глубине души. Неужели ты подвергнешь меня ужасной пытке?

В холодных глазах Алека мелькнула досада. В отчаянии он развел руками.

— Я думал, ты мне веришь.

— Скажи мне только одно — и я успокоюсь. — В крайнем возбуждении Люси вдруг резко, без всякой цели обхватила голову руками. — Что же со мной сделала любовь! — воскликнула она в отчаянии. — Я гордилась братом, была беззаветно ему предана… Но тебя я полюбила так сильно, что в моем сердце не осталось места для прошлого. Я позабыла все несчастья и утраты. Даже сейчас они ничто рядом с нашей любовью. Я думаю только о тебе и хочу быть уверена, что могу тебя любить. Мне достаточно лишь одного: скажи, что той ночью, посылая Джорджа в бой, ты не знал, что его убьют.