Ханну Юлитало - Окаянный финн

Хитроумно и точно рассчитана капиталистическими работодателями и система преднамеренной отчужденности между рабочими различных национальностей, и противопоставление всех их в совокупности рабочему классу самой Швеции. Не случайно у конвейера происходит такой диалог двух финнов — Вяйсянена и Раймо: «Видишь, вон те два шведа — они ведь единственные на всем конвейере. Наверное, винтиков в голове не хватает или их осудили на принудительные работы. Потому что нормальные шведы у конвейера не стоят…»

Однако классовое пролетарское самосознание, которое всегда зиждется на могучей силе интернационального братства, неизбежно сломает перегородки отчуждения. И в этом отношении очень знаменателен эпизод в повести Ханну Юлитало, который мне кажется уместным процитировать в предисловии, хотя читателю книги еще самому предстоит отметить его в одной из финальных глав.

— Что за черт, по какому случаю эти свенссоны вышли на улицу? — недоумевал Хейккинен.

— Их тут, верно, не одна тысяча.

— Братцы, это демонстрация в поддержку Вьетнама.

— Смотрите, красные флаги!

— Пошли, что ли, присоединимся и мы к ним? — предложил Саарела.

Хейккинен пожал плечами.

— Они, черти, нашего брата и на демонстрацию не зовут.

— А как их много. Внушительное шествие.

— Могли бы объявить на «Вольво», и наши двинулись бы.

Красные флаги развевались на ветру, трепетало пламя факелов, над головами людей колыхались белые картонные щиты. Время от времени колонна останавливалась как по команде и мощные возгласы раздавались над улицей торговых дворцов.

— Что они кричат? — спросил Хейккинен.

— Черт возьми, не мешало бы сделать хоть несколько плакатиков по-фински.

— Ладно, пошли пиво пить.

Да, разумеется, горькая авторская ирония вложена в последнюю фразу. Но весь этот эпизод несет в себе и веру в то, что совсем недалек тот день, когда братская солидарность разноязычных рабочих заявит о себе, зазвучит в один мощный голос на «улице торговых дворцов».

Появившиеся за рубежом отклики на роман X. Юлитало «Окаянный финн» отмечали его «аутентичность» действительности, неискаженность фактического материала, более того — близость этого произведения к жанру прямого репортажа.

Следует напомнить, что подобные характеристики ныне часто даются книгам, написанным людьми, не являющимися профессиональными писателями, книгам, написанным авторами, которые еще вчера стояли у заводского станка, у конвейера, у сталеплавильной печи, которые полной мерой вкусили «прелести» эксплуататорской системы, на собственной шкуре проверили миф о «равных возможностях» в капиталистическом мире.

Вполне естественно, что, взяв перо в руку, этот автор более всего и в первую очередь стремится к тому, чтобы с максимальной достоверностью изобразить познанное, быть предельно правдивым и точным в деталях, верным приметам времени и места, то есть как бы вести сиюминутный репортаж со своего рабочего места или же из конурки заводского общежития.

Непререкаемая достоверность подобных книг (а они, повторяю, сейчас довольно часто появляются на Западе, в частности в Федеративной Республике Германии) привлекает внимание широкого круга читателей, порой вызывает своего рода сенсацию, придает новый политический накал классовым битвам, которые в семидесятые годы, все нарастая, сотрясают капиталистический мир.

Вот почему трудно переоценить значение таких произведений, как роман «Окаянный финн» Ханну Юлитало.

Вместе с тем читательский глаз без труда определит и известные художественные слабости данного романа. Сам жанр книги-репортажа чреват некоторой беглостью повествования: короткие эпизоды, торопя друг друга, не оставляют возможности для более глубокого проникновения в материал, более пластичного и выразительного его оформления; интересно намеченные, выхваченные из жизни человеческие образы не получают тщательной разработки, а порой, мелькнув, вдруг и вовсе исчезают из нашего поля зрения. Так, например, повстречав в одной из первых глав романа старого крестьянина Хакала и чуть подивившись наивности некоторых его суждений о расстановке политических сил в сегодняшней Финляндии, о Советской России, которой, по-видимому, он очень интересуется, мы в дальнейшем так и не встретимся вновь с этим человеком и, следовательно, не сумеем лучше разобраться в его характере и мышлении. Более тщательно, а стало быть, и более выпукло мог бы автор выписать и другие образы, по существу только обозначенные в книге.

Но то, что автор нам показал — с беспощадной правдивостью и столь подкупающей безыскусностью, — наверняка привлечет интерес советского читателя и оставит отчетливый след в его памяти.

Александр Рекемчук

Скорый поезд прибыл на станцию Йоэнсуу.

Раймо Куяла сидел у окна вагона, листая прейскурант ресторанов и буфетов акционерного общества «Маткаравинто», и смотрел на пассажиров, направляющихся к выходу, с таким видом, словно искал, кому бы сказать: «Черт побери, неужели все позади и я возвращаюсь домой?» Неделю он просидел на гауптвахте, разглядывая гладко выбеленные стены, и поэтому задержалась его демобилизация. Все товарищи давно уже дома, а он должен теперь ехать один, не с кем и слова сказать. «Наверно, я дремал всю дорогу», — думал Раймо.

Выйдя из вагона, он одернул рукава своего серого летнего костюма. Надо было перед уходом в армию купить новый костюм, а то вот руки торчат из рукавов чуть не по локоть. Он поправил упавшую на лоб прядь темных, расчесанных на пробор волос и посмотрел на редеющую толпу приезжих, которые спешили в город. Паровоз, стоявший вдали на втором пути, выпустил в небо тучу дыма. Густая туча расплывалась, заслонив майское солнце, тянулась над деревянными складами и, распадаясь на мелкие клочья, таяла над крышами пристанционного поселка.

Размахивая потертой дорожной сумкой, Раймо зашагал к автобусной остановке. На мосту через Пиелисйоки он остановился и, облокотясь на перила, долго смотрел вниз, на кипящую бурунами реку, как будто ее темная вода могла поглотить и унести прочь тягостные мысли, накопившиеся за восемь месяцев службы.

Зимой все здесь было блеклое, вспомнил Раймо, проходя мимо Илосаари. Заметил пушку, стоящую перед серым каменным домом. «Ну зачем ее сюда приволокли? Торчит без надобности, как брошенный у дороги автомобиль. Старая рухлядь».

Полчаса надо было подождать. Раймо зашел в скверик у рыночной площади и сел на свободную скамью, поглядывая вокруг. Цыганский мальчик бегал от скамейки к скамейке, выпрашивая деньги на мороженое. Возле киоска стояли, покуривая, несколько мужчин, томящихся от безделья. Один из них достал из кармана горсть монет и, подозвав вертевшегося поблизости мальчишку, дал ему на десять порций мороженого, но велел тут же все съесть: решил от нечего делать посмеяться над жадностью мальчика. Раймо вспомнил, как и он в прошлом году все ходил в село и часами простаивал у киоска. Летом трудно было найти какую-нибудь работу, и лишь за месяц до ухода в армию он насилу сумел устроиться помощником водителя на грузовую автомашину. И кто это, черт побери, выдумал, что, мол, были бы руки, а работа всегда найдется!..