Странности любви

Пройдя за ворота, остановился:

— Да совсем нет дождя, так, отдельные капли. Может, все же погуляем? Воздух-то какой, чувствуете?

Воздух и в самом деле был великолепный. От леса потянуло свежестью, запахом поздних ромашек и почему-то клубникой. Александр Витальевич сбросил бушлат и поднял над их головами.

Редкие капли глухо ударяли о плотную материю.

— Хороший зонт. Только тяжелый — долго не продержите. — И, попрощавшись с комиссаром, направилась к своему корпусу.

Все это было — и дождь, пахнущий ромашками, и веселый перестук упругих струй. У Александра Витальевича, конечно, — тоже. Было, было…

Правда, размазанная по полям влажная чернота совсем не похожа на жгучую, пахнущую полынью и морем, наполненную сладко-трескучими песнями цикад, смоляно сверкающую темь, каждые сутки заглатывающую их тихий курортный поселок.

Володя почти каждый вечер ездил на рыбалку — на какую-то речку, то ли озеро, час с небольшим на автобусе, — и возвращался, когда она уже спала.

После той истории с лифтом он стал не в меру замкнутым, сосредоточенным. Словно решал в уме сложное уравнение. "Не буду мешать", — решила Полина и делала вид, что ничего не замечает. И жалела: зря не уехала с Дашкой.

Та женщина приходила еще не раз в их санаторий. И всегда в сопровождении одного и того же отдыхающего. Полине было больно смотреть в это время на Володю: обычная сдержанность его оставляла, выражение лица становилось беспомощным и жалким. Прежде, когда они встречали женщину одну в поселке, Володя даже не глядел в ее сторону. А тут стал здороваться. Что ж, успокаивала себя Полина, двухминутное пребывание в лифте вполне сойдет за официальное знакомство. Но интонация, с какой он произносил это "здрассте", просящее, чуть ли не подобострастное выражение, с каким ловил ее взгляд!..

Как-то Полина, когда гостила с Дашкой у матери, попала в землетрясение. Это были, как потом выяснилось, лишь слабые отголоски того, что происходило за сотни километров от их городка.

Вначале они ничего не поняли, вдруг взбесилась люстра под потолком, зазвенела и поехала вниз посуда в серванте. Полина схватила Дашку и потащила к дверному проему — то ли сработал инстинкт, то ли когда-то где-то услышанное.

Нет, страх пришел потом. Вначале — непонимание, остолбенелая растерянность: что это? Потом — удивление, почти шок: как, неужели? И полная беспомощность: вот-вот все рухнет, погибнет, а ты ничего не сможешь сделать, ни крикнуть, ни спастись. От тебя ничего не зависит…

Наблюдая мужа и эту женщину, взгляды, которыми они обменивались, Полина испытывала то же чувство беспомощности. Вот-вот все рухнет, а ты — ни крикнуть, ни спасти. Каждый раз она как бы попадала в многовольтное напряжение, возникающее между мужем и женщиной при случайных столкновениях на улице, на пляже.

Старшая сестра учила: если станет совсем уж плохо, сделай прическу, надень какую-нибудь новую тряпку и посмотрись в зеркало. Сразу полегчает!

Накрутила челку на бигуди, перерыла чемодан в поисках обновы. Но ничего, кроме пары колготок, не обнаружила — все не раз надеванное.

Выбрала пестренький цветастый сарафан — не новый, правда, но и не сильно заношенный, босоножки на высоком каблуке. Оделась, покрутилась перед зеркалом. Но увидела свое лицо: бледность, проступающую сквозь загар, припухшие отчего-то веки, плакать вроде бы давно не плакала — и накопившийся было положительный заряд приказал долго жить. С отвращением отвернулась от зеркала. Но тут же снова повернулась, взбила прическу и, сощурив веки, пообещала: не дам сделать себя несчастной. Никому!

Достала тушь, косметику, слегка подвела глаза, наложила в нужных местах тени. Подмигнула себе зеркальной и, нарочито громко стуча каблуками, направилась к двери…

Выбежав к морю, сбросила с ног босоножки. Держа их в руках, быстро зашагала кромкой прибоя. Мокрый песок упруг и прохладен — приятно ощущать его голой ступней. Набегающая волна щекочет пятки, брызги ласкают загоревшие ноги. Сарафан развевается на ветру, играя в солнце яркими цветами.

— Куда вы так спешите? — услышала сзади голос. — Еле догнал!

Мужчина лет тридцати пяти — знакомый, сидит через два стола от них — спешил за ней следом. Полина заметила, что он давно наблюдает за ней — и в столовой перехватывала его пристальный изучающий взгляд, и на пляже. Она понимала, чего ищут здесь временные холостяки, и поводов для мало-мальски близкого знакомства не давала. А тут решила — пускай!

На следующее утро они снова встретились на пляже. "Плывем к буйку?" — "Плывем!" По пути он ей рассказывал, какая она хорошая, непохожая на других. Полина слушала. В нужных местах улыбалась.

Демонстративно, на глазах у мужа, она принимала его ухаживания. Володя это, очевидно, понял — в его взгляде проскользнула ирония: поиграть, дескать, решила?

Ах, так?! Обида придала решимости. И когда ее поклонник в очередной раз пригласил на чашку кофе, сказала: "Приду. После ужина". — "Дверь будет открыта, можно не стучать…"

Володя, как всегда, уехал на рыбалку. Она стала собираться.

Господи, что же в этих случаях надевают? И спросить-то не у кого.

Лихорадочно роясь в чемодане — время вдруг побежало, как сорвавшаяся с цепи собака, — Полина отбрасывала одну вещь за другой — та не по сезону теплая, эта — слишком яркая или чересчур мрачная. Сарафан — вызывающе открытый ("еще подумает, что соблазняю!"). И вдруг поняла, что надеть нечего.

Села перед разоренным чемоданом и чуть не заплакала. "Не пойду! Мне, в общем-то, совсем не хочется…"

"Можете не стучать, дверь будет открыта…" Интересно, Володя так же договаривается? Пойду!

Уже беззаботно, даже весело, набросила с трудом найденную светлую кофточку, потянулась за юбкой и… зацепила новыми колготками за угол кровати. "О господи, ну почему все против меня? Все против!" — простонала, наспех намазывая лаком для ногтей образовавшуюся над правым коленом дыру — снять колготки почему-то не пришло в голову. Ничего, под юбкой дыры видно не будет!

Теперь быстро причесаться, подмазать губы — и бегом наверх: время катастрофически приближалось к отбою.

На восьмой этаж поднималась, как на Голгофу. Все в ней кричало: "Не хочу! Не хочу!" Все мужчины стали ей противны — все одинаковы! Но она приказала себе: я должна, надо…

Несколько раз, встречая знакомых, проходила мимо нужного номера, спускалась вниз, снова поднималась, чувствуя себя преступником, пойманным врасплох.

Все же дошла до запретной двери. Прежде, чем протянуть к ней руку, снова оглянулась — никого. А как же его зовут? Только сейчас дошло — они до сих пор не познакомились, обходясь нейтральным "вы". Он почему-то не спросил ее имени, она — тоже, неудобно первой-то! Как же теперь быть?.. Хотела повернуть назад, но тут дверь неслышно отворилась. Он втянул ее за руку в комнату и тут же заключил в объятья.