Странности любви

— Удобно устроился, — хмыкнул комиссар.

— Завидуете? — сострила Полина и тут же пожалела: Александр Витальевич посмотрел на нее с осуждением.

— Гляну, как там Анна Ивановна работает, — смутившись, Полина повернула к соседнему полю.

— Не уходите, — Александр Витальевич осторожно взял Полину за руку. — Лучше посмотрите, какая вокруг красота: солнце, небо, зелень. Даже бабочки летают — как летом. Кто знает, повторится ли когда такой день? Во всяком случае, для нас с вами…

Полина мягко высвободила руку, зашагала к соседнему полю. "Вы что, всерьез, Александр Витальевич? Оглянитесь вокруг — столько молоденьких, симпатичных студенток! Зачем вам я? — И тут же с неистребимой, чисто бабьей гордостью, подумала: — А я еще могу нравиться…"

Но тут же спохватилась: "Как там Дашка и Володя?"

Не оставляющая все эти дни тревога о доме почему-то притупилась. Полина с ужасом поняла, что мысль о семье сегодня впервые пришла ей в голову.

— Полина Васильевна! — окликнули ее.

Обернувшись, увидела Галкина. Она круто развернулась, изменив маршрут, пошла навстречу. Галкин был чем-то радостно взбудоражен. "Опять что-то придумал", — догадалась Полина. И точно:

— Товарищ бригадир, — в обычной, слегка балагурной манере, еще издали закричал он. — У меня рацпредложение.

— Опять? — ужаснулась Полина размаху его трудового энтузиазма. — Что значит высбожденная энергия масс!

— Ну! — согласился Галкин, шагая рядом. И кивнул на мешки: — Как-никак, свой труд, не чужого дяди. Жалко!.. Ведь в этих хламидах картошке гнить еще проще, чем в кучах. Так вот, рацуха: давайте мы сами ее реализуем, а?

— Как это?

— Молча. Возьмем машину — и прямым ходом к потребителю, который, как вы знаете, жаждет. — И, самодовольно кивнув в сторону бригады, азартно вспарывающей вилами землю, похвастался: — Вон как пчелки трудятся. Одна Нефертити чего стоит! Хоть сейчас арендный договор заключай.

— Ей ферма нужна, — поддержала шутку Полина. — Она коров доить любит.

— В атласных туфельках? — вспомнил Галкин. И, возвращаясь к прерванному разговору, предложил:

— Нам бы какой-нибудь завалящий грузовичок, а остальное — мы сами. И убираем, и грузим, и на рынок поставляем, и деньги назад привозим, только выручку считай! И главное — совхозу выгодно, ведь мы только половину, прибыли себе, а остальное — им.

Полина молча смотрела на Галкина.

— Ладно, уговорили: сорок — себе, а шестьдесят — им. Нет, выгода-то какая, а?

— Вы, Галкин, с директором поторгуйтесь. Вон он как раз и подъехал.

Они направились к притормозившему у конца поля "газику".

Пропустив вперед бригадира, Галкин атаковал директора, вкратце изложив ему свое рацпредложение.

— Всего тридцать процентов нам, а остальное — вам, — распаляясь перспективой, торговался с директором. И, не заметив во взгляде директора большого энтузиазма, уступил: — Ладно, поговорю с ребятами, может, и на двадцать пять согласятся. Нам бы только грузовичок…

— Размечтались!

— Неужели в совхозе машин нет?

— Машины есть, нет горючего. По всей стране сейчас страда, читали небось?

— Зачем же мы убираем? Раз вывозить не на чем?

— Вот-вот дадут. Обещали.

— А когда вам дадут, вы нам отслюните? — снова вдохновился Галкин. — Для совхоза-то выгода зато какая!

— Какая там выгода! Тут бы с государством рассчитаться! — отмахнулся Дормир и прибавил шагу: бригадир о чем-то громко спорил со студентами.

— Что за шум? — подошел к ним директор.

— Нет, вы посмотрите, что они делают! На вилы картошку натыкают, подлецы!

— Эй, полегче! — возмутился Беспутнов, осаживая кричащего бригадира.

— Это же вредительство! Картошечка-то какая!

— Эли-итная! Она же белая, как ангел, а он ее — насквозь! — бригадир протянул комиссару проткнутый вилами клубень.

— А он что, сквозь землю светится, ангел ваш? — возмутился Беспутнов, обращаясь тем не менее к комиссару. — Случайно прокололи, когда выкапывали.

— Нет, не случайно! — настаивал бригадир. — А специально! Чтобы лишний раз не наклоняться, на вилы ее насаживали. Специально! Смотрите, вон еще одна. И вон, и вон… Все проколотые.

— Мы в институт сообщим, — сурово пригрозил директор. — Напишем, как вы работаете…

— Совсем неплохо они работают, — вступился за студентов комиссар. — Половину поля уже убрали.

— Это не уборка, это вредительство!

— Зачем зря кричать? — вмешался подбежавший на шум командир. — Надо разобраться.

— Верно, — поддержала подошедшая следом Анна Ивановна. — Студентам еще спасибо надо сказать, что они вилами ворочают.

— Ба-альшое спасибо, — сдернув кепку, переломился в шутовском поклоне бригадир. — Облагодетельствовали.

Полина глянула на облокотившуюся подбородком на черенок вил Нефертити, молча взирающую на разгорающийся скандал.

— И вообще все вручную. У студентов вон суставы на пальцах болят.

— Белоручки! — глаза директора загорелись неистребимой классовой ненавистью. Но, верно оценив обстановку, Дормир поспешил перевести ее классовую сущность в социальную: — Вообще работать не умеют, маменькины сынки да дочки! У меня картошка из-за них золотая выходит.

— Так и покупали бы на валюту, — бил по больному комиссар. — Дешевле было бы и вам и государству.

— Учите у себя в институте! А тут надо работать!

— А где он, фронт работ? И мешки не всегда бывают — хоть в карманы собирай.

О фронте работ Игорь Павлович напомнил, наверно, зря: директору нечем было крыть, и он взорвался:

— Для желающих "фронт" всегда найдется. Свеклу, турнепс надо дергать. На ферме доярки, скотники нужны. Вы просто не хотите. Еще и в фонд мира деньги должны перечислить, я так понимаю?

Командир сник: насчет фонда мира директор вывернул очень вовремя — без этих денег, грозил парторг, в институт лучше не возвращаться.

Нанеся последний удар, директор круто развернулся, направляясь к своему "газику". Но студенты преградили ему дорогу.

— Работу с нас спрашиваете, а жрать не даете. Сколько можно на вермишелевом супе держать?

— Неправда! — возмутился бригадир. — Вам третьего дня мяса отгрузили. Целых полтонны.

— С червями! Как на броненосце "Потемкине"!

— Обещали бычка заколоть.

— Бычок пусть погуляет. Заработать надо. — И, отодвинув перегородивших дорогу студентов, быстро зашагал к машине. Бригадир поспешил за ним.

Домой возвращались без песен и без шуток.

Утром смертельно не хотелось вставать. С трудом разлепив склеенные сном веки, Полина увидела мутный квадрат окна, словно задернутый грязной занавеской, и снова нырнула с головой под одеяло.

Но понежиться в сладком полусне не пришлось: ее достал под одеялом Анин голос:

— Полина Васильевна, надо вставать, поднимать студентов.