Джон Томас - Белый отель

священник грудь сосал, он поделился горем,

в трущобах мать осталась умирать

кормил второй сосок другие губы, и опять

почувствовала, как он под столом

мне гладит бедра, они, дрожа, раскрылись.

Пришлось бежать наверх. Он был во мне

и прежде чем вступеньки одолели

из щели влага потекла, священник

остался, чтоб возглавить тех, кто к ледяному склону

отправился оплакивать усопших, до нас

слова молитвы долетали с побережья,

и постепенно стихли руку взял мою

и сунул внутрь где член его ходил

знакомая толстушка corsetiere со всех сил

в сочащееся лоно протолкнула пальцы,

невероятно, так наполнена, и все же не полна,

повозки увозили всех утопших и сгоревших,

стук их колес до нас донесся сквозь листву

и снова тишина её я юбки задрала

так пояс врезался, дышать едва могла,

и сыну Вашему закончить в ней дала,

ведь здесь любовь границ не берегла

от неба к озеру от гор и к комнате моей

тянулась цепь скорбная людей,

укрытых в тени горного хребта,

стоящих молча у чудовищного рва,

и ветерок шальной заставил вспомнить снова

об аромате апельсиновом и розах

что проплывали мимо нас по этой

Вселенной тайн и матери без чувств

валились в землю мокрую, колокола звонили

в церквушке за отелем, придавая силы,

нет, церковь выше, нам достичь её пришлось бы прежде

чем до вершины, где обсерватория, дойти, слова надежды

из уст священника струились словно дым,

стоял на озере он одиноко средь сетей,

к груди прижавши шляпу, а потом

внезапно с неба грянул страшный гром.

Молитвам вняв, на миг горы вершина

повисла в воздухе, потом лавина

обрушилась, засыпав и усопших, и живых.

Вот эхо замерло. Вовек я не забуду тех секунд немых,

такая опустилась тишина - и мгла

как катаракта, ибо этой ночью

на белом озере, что солнцем упилось,

не наступила тьма, и не было луны,

наверно, он до матки ей достал, толстушка

в экстазе закричала, зубы сжала

и укусила грудь мою так сильно

что пролился на нас молочный дождь.

4

Однажды вечером, - все озеро как алое пятно,

оделись и забрались на вершину

горы, что за отелем, узкая крутая

тропинка извивалась среди лиственниц и сосен

его рука поддерживала сзади,

но также шарила по телу, путь

в меня нащупывая. Мы решили отдохнуть,

дойдя до тисов, что росли у церкви; тут

привязан ослик был, он редкую траву

щипал лениво, и разглядывал чужих.

Когда во мне он заскользил, монашка появилась

седая, с кучей грязного белья

сказала, ледяной поток ручья

весь смоет грех, не надо прерывать.

Ручей все озеро питал. Из вод его с трудом

поднялось солнце и обрушилось дождем.

Она белье стирала. Мы вскарабкались по склону

там на вершине вечный холод непреклонно

царил. Тьма опустилась вовремя, и мы

ослепшие, в обсерваторию вошли.

Скажите, Вам известно, как Ваш сын

все звезды обожает, они в его крови,

но в этот раз, когда смотрели в телескоп,

пустынно было небо ведь они

вниз унеслись. Да, я не знала прежде,

что звезды, став снежинками, порой

спешат совокупиться с озером, землей.

Настала ночь, мы не могли спуститься

к отелю в темноте, любовью занялись опять,

потом заснули. Вереницей промелькнули

его подобья призрачные предо мной,

потом я вслушивалась в песню гор

ведь каждый раз, встречаясь, хор

они заводят вместе как киты.

Той ночью небо в хлопья снега обернулось

и рухнуло на землю, были мы окружены такой

великой первозданной тишиной,

что слышны даже сладостные вздохи

Вселенной, приходящей в бытия экстаз

так много лет назад, а на рассвете, - мы нашли,

как жажду утолить, жевали звезды, чтобы снегом изошли,

все, даже озеро, окрасил белый цвет,

и наш отель пропал, но он направил

трубу на озеро и разглядел слова

которые дыханьем создала

я на стекле окна. Направил вверх

он телескоп и показался эдельвейс

на льду вершины горной вдалеке

он указал мне, где парашютисты

меж двух вершин вниз падали, и вдруг

на фоне голубом сверкнула полоса металла,

застежку от корсета я узнала

толстушки нашей, вот сиреневый синяк

на мякоти бедра, где палец он вдавил, такой пустяк

его внезапно возбудил, в меня он так

стремительно ворвался, что едва

не задохнулась, в горном воздухе кружилась голова,

вагон фуникулера ветер тряс,

висел он на обрывке троса, сердце

забилось бешено и закричала я, а наши

знакомые по небу плыли вниз, его язык быстрей

как в барабан бил по груди моей

не знала что соски вставать мгновенно могут

у женщин юбки нижние и платье раздувались

как паруса, и медленно спускаясь,

они парили, а мужчины пролетали мимо них

стремительно, мое едва не разорвалось сердце,

казалось, женщин вверх влекло, не вниз,

и в странном танце их партнеры ввысь

руками невесомыми воздушных балерин подняли,

мужчины первыми упали, после них

в лес или в воду рухнули все дамы,

вслед за хозяевами лыжи яркие свалились сами.

Когда спускались мы, остановились у ручья.

В прозрачных водах озера, - но странно,

все четко было видно с высоты такой,

скользили миллионы золотых и

серебристых рыбьих плавников

напомнили мне сперму что стремится

попасть мне в матку. Как Вы думаете, я

не слишком сексуальна? Иногда

я кажется помешана на этом, Бог ли захотел

наполнить воды бешенством сплетенных тел

плодами виноградную лозу, и финиками пальму,

заставить буйвола тянуть упрямо

за грушей выю, персик трепетать,

когда доносится знакомый смрад

быка, и солнце бледную луну извечно покрывать.

Ваш сын сломал мою стыдливость в буйном раже

самца. Великолепный персонал.

служил в отеле. Никогда мы не встречали

такой внимательности, телефоны не смолкали

ни на минуту, как звонок в приемной,

пришлось им отказать в приюте новобрачным,

как только паковались люди, вместо

уехавших по дюжине гостей здесь появлялось, место

какое-то нашли для пары что рыдали

из-за отказа, а на следующую ночь

раздались крики, девушка рожала, чтобы ей помочь

и горничные, и официанты суетились,

с бельем нагретым все сновали взад-вперед.

Сгоревшее крыло отстроили так быстро

весь персонал участвовал, однажды поутру

когда лицо в подушку спрятав, выпяченный зад

подставив, чтоб в себя его принять

удары, начала я влагой истекать,

почти в экстазе, кто-то тихо по стеклу поскреб,

веселый повар, стену покрывал он краской новой,

расплылся весь в улыбке, и, пунцовый,

нам подмигнул, мне было одинаково приятно

и сына Вашего, и повара в себя принять,

готовил он отменно мясо, сок его