Джон Томас - Белый отель

Постепенно обезумевшие чувства донесли до неё звуки дождя, яростно стучащего по окну прохода; со стороны купе мимо них проносилась все та же сухая пыльная равнина, а небо было раскаленно-желтым. Дождь прекратился, и, подняв голову, они увидели контролера, протиравшего тряпочкой мокрое стекло. Он ошеломленно взглянул на пассажиров, но они продолжали, словно за дверью никого нет. Ее ягодицы мерно бились о руку юноши, книга свалилась на пол, помялся второй акт Бала-маскарада. "Разве мы не должны остановиться?" - задыхаясь, произнесла она, но он заявил, что ему надо оставаться там.

Ему надо было оставаться там, когда они проезжали мимо улиц с аккуратными зданиями, а потом многоэтажными доходными домами, где мокрое белье развешано на веревках, протянутых от окна к окну. Кроме того, пальцы так зажаты, он не верил, что вообще сможет вытащить их, даже если захочет. Она кивнула, убежденная, что остановиться никак нельзя.

Однако он без всякого труда вытянул их, когда показалась узловая станция; а в маленьком поезде, который вез их в горы, продолжать было невозможно. Она сидела рядом, прильнув к юноше, утешаясь тем, что целовала его пальцы или прижимала руку между колен. Их спутники пребывали в приподнятом настроении и старательно ахали, выказывая изумленный восторг, пока паровоз медленно тащил их все выше. "Смотрите, сколько ещё здесь снега!" - тарахтела соседка напротив, - судя по влажному запаху муки, исходящему от нее, жена пекаря. "Да, действительно, - она улыбнулась, - я совсем не запачкалась". Почтенная женщина ответила растерянной улыбкой и занялась своей маленькой дочерью, нетерпеливо ерзавшей на сидении. Девочку впервые повезли на отдых, и её все интересовало.

Несмотря на то, что уже смеркалось, озеро сверкало как огромный изумруд. Все вышли, теперь предстояло проделать короткий путь до белого отеля. Они были счастливы, что хоть ненадолго остались вдвоем. Вестибюль оказался пустынным, не считая портье, но он похрапывал, разморенный душным вечером. Женщина, изнуренная часами страсти в поезде, прислонилась к стойке, а молодой человек, - он позвонил с узловой станции и заказал номер, - просмотрел список забронированных мест, снял ключ с доски и расписался в книге записи постояльцев. На столе красовалась ваза с необычайно большими и желтыми грушами, он взял одну, надкусил, заставив истекать соком, и предложил подруге. Потом взял за руку и легонько подтолкнул вперед, к лестнице, ведущей наверх. Сладкая груша восстановила силы, она почти взбежала по ступенькам, а тем временем он уже поднимал ей платье сзади. Шелк тихонько шелестел. Она завела руку за спину и нащупала поднявшийся член. Они вошли в комнату, он вошел в нее, кто знает, в какой последовательности, и, даже не осмотревшись, она распростерлась на кровати, широко распахнув бедра, принимая его в себя. Они на остановились чтобы раздеться, он сорвал с неё шляпку и отправил в угол.

Молодой женщине казалось, будто её разорвали надвое; она предвидела развязку их отношений, хотя они ещё по-настоящему не возникли, а потом свое невеселое возвращение сломанной, распотрошенной этим юношей, домой. Между открытой дверью и постелью тянулся мокрый след, и когда они закончили, дама велела своему спутнику вызвать горничную убраться здесь. Пока девушка, она была азиаткой, - стоя на коленях стирала с потертого ковра пятна груши, они стояли у окна, за которым оказалась веранда, любуясь вечерним небом, сверкавшим яркой голубизной в последние минуты перед тем как закат окрасит его в другие тона.

Следующий день щеголял такой же безоблачной погодой, но на вторую ночь (ей так казалось, однако в отеле она потеряла счет времени) в открытое окно влетел кусок кремня размером с мужской кулак. Виноват был ветер, поднявшийся ещё вечером, теперь он со свистом проносился сквозь ветви лиственниц, разбил вазу с цветами, которую прислуга поставила на комод. Молодой человек вскочил, подбежал к окну и закрыл его. Но стекло могло не выдержать, они услышали приглушенный грохот рухнувшей крыши беседки. Она имела форму пагоды, - живописно, но непрочно, - и не выдержала бешеного шквала. На звонок долгое время никто не приходил; наконец, появилась горничная и убрала осколки вазы, цветы, расплескавшуюся воду. Ее глаза покраснели, словно девушка плакала, и он спросил, что случилось. "Люди на озере утонули", - сказала она. - "Сегодня очень высокие волны. Их лодка перевернулась". Она изумленно посмотрела на камень, лежащий возле окна. "Оставьте его", - сказал он. - "Это будет сувенир". Однако она подняла кремень и подала ему; молодой человек взвесил осколок на ладони, покачав головой. Он не мог даже представить себе, какая требуется сила, чтобы вырвать его из горы и швырнуть в их комнату.

Позже женщина спросила: "Скажи, моя грудь мягче камня?" Он кивнул, положил на округлый холмик плоти голову, чтобы доказать, насколько она нежнее. Они ясно слышали отдаленный шум, множество встревоженных людей спешили по коридорам; а когда позвонили и потребовали ужин, им объявили, что придется довольствоваться бутербродами, потому что все официанты помогают жертвам наводнения. Молодые люди умирали от голода, и он попросил, чтобы прислали ещё и немного шоколада. Он ласкал грудь, такую мягкую в сравнении с осколком горы, потянулся к соску. Женщина прижала свое тело к его губам, рыжевато-коричневый сосок, который они сжимали, напрягся и с каждой минутой разбухал все больше. Она запустила пальцы в короткие курчавящиеся волосы любовника, сосущего её грудь. Они услышали, как что-то разбилось - окно или, возможно, посуда, - потом крики. Звуки паники. Кто-то из постояльцев плакал. Она вспомнила, как хныкал её младенец и погладила юношу по голове. Грудь увеличилась почти втрое, раздулась как воздушный шар. Ветер бил по стеклу окна. Он оторвался от нее, озабоченно спросил: "Надеюсь, она не лопнет?" Женщина направила в рот любовника сосок. - "Едва ли. Когда я кормила ребенка, она стала такой же".

Отель раскачивался на волнах бури, она вообразила, что плывет на океанском лайнере. Слышала поскрипывание обшивки, вдыхала соленый морской воздух, щекотавший небо, что струился из открытого иллюминатора, смешиваясь с напоминавшим о морской болезни едва уловимым запахом готовящегося на камбузе кушанья. Придется ужинать с капитаном, наверное, тот попросит участвовать в концерте, затеянном на его корабле. Быть может, они так и не доберутся до порта. Женщина чуть не плакала, сосок так сильно вытянулся, что она начала страдать: боль сконцентрировалась в центре груди, но в то же время упругий комок плоти не принадлежал ей, он медленно уплывал прочь, лишний, как окровавленная слепая кишка, вырезанная корабельным врачом. Она хотела, чтобы любовник сделал паузу, немного отдохнул, но юноша не унимался. К её вящему облегчению, его губы потянулись к другой груди, стали вытягивать второй сосок, хотя он и так сильно раздулся, не желая отставать от своего близнеца. "Они чувствительны?" - спросил он, и она ответила: "Да, конечно, они любят друг друга". В каюте рядом, за их койкой, разбился иллюминатор.