Джеймс Клавелл - Сёгун (части 3-4)

- Прошу простить меня. Да, отец. Я понял.

- Хорошо. - Торанага впал опять в задумчивость, потом ушел, сопровождаемый телохранителем. Все самураи с уважением поклонились, но он даже не заметил их.

К Наге подошел офицер, также очень удивленный.

- Что произошло с нашим господином?

- Я не знаю, Ёсинака-сан, - Нага оглянулся назад на поляну. Алвито только что покинул ее, направляясь к мосту, его сопровождал только один самурай. - Может быть, из-за этого?

- Никогда не видел, чтобы господин Торанага ходил так тяжело. Никогда. Говорят, этот иностранный священник - колдун, чародей. Мог он навести порчу на нашего господина?

- Нет. Только не на моего отца.

- Чужеземцы меня сегодня озадачили, Нага-сан. Вы слышали этот гвалт Тсукку-сан и его компания кричали и ссорились, как плохо воспитанные эта?

- Да. Отвратительно. Я уверен, что именно этот человек нарушил внутрений покой отца.

- Если бы спросили меня, я бы сказал, что стрела, пущенная в горло этого священника спасла бы нашего господина от многих неприятностей.

- Да.

- Может быть, сказать Бунтаро-сану о господине Торанаге? Он у нас старший.

-- Согласен, но попозже. Мой отец ясно сказал, чтобы я не прерывал тя-но-ю. Я подожду, пока он не закончит.

В мире и спокойствии маленького домика Бунтаро с большим изяществом открыл маленькую керамическую коробку для чая династии Тцанг и поднял бамбуковую ложку, начиная финальную часть церемонии. Он ловко отмерил нужное количество зеленого порошка и пересыпал его в фарфоровую чашку без ручек. На жаровне кипел старинный литой чайник. С той же спокойной грацией Бунтаро налил пузырящейся воды в чашку, поставил чайник на подставку и аккуратно помешал воду с заваркой бамбуковой палочкой, добиваясь равномерного перемешивания.

Подлив полную ложку холодной воды, он поклонился Марико, сидящей на коленях напротив него, и протянул ей чашку. Она поклонилась и взяла ее с таким же утонченным изяществом, восхищаясь зеленой жидкостью, сделала три глотка, помедлила, потом глотнула снова и, допив чай, предложила чашку ему. Он повторил процедуру приготовления чая и снова предложил ей. Марико попросила попробовать чай ему самому. Бунтаро отхлебнул чаю, потом еще и постепенно допил его. После этого он приготовил третью чашку и четвертую. Затем после вежливого отказа Марико, согласно ритуалу, он заботливо вымыл чашку, вытерев ее чудесным хлопковым полотенцем, и разложил все по своим местам. После этого они обменялись поклонами. Тя-но-ю закончилась.

Бунтаро был доволен тем, что он сделал все как можно лучше и теперь на какое-то время между ними восстановился мир. В этот день после полудня они остались одни.

Он встретил ее у паланкина. Сразу же, как всегда, он почувствовал свою грубость и неотесанность по контрасту с ее хрупким совершенством - как один из этих диких, презренных, волосатых айнов, которые обитали в их стране, но были оттеснены на север, за проливы, на никому неизвестный остров Хоккайдо. Все его продуманные слова вылетели у него из головы, и он мрачно пригласил ее на чайную церемонию, добавив:

- Ведь прошли годы с тех пор, как мы... Я никогда не устраивал ее для вас, ко сегодня вечером будет подходящий момент. - Потом он выпалил, не зная, что сказать, только зная, что это глупо, невежливо и совсем не к месту: - Господин Торанага сказал, что нам надо поговорить.

- Но вы так не считаете, господин? Несмотря на всю свою решительность, он вспыхнул, голос его зазвучал отрывисто:

- Мне бы хотелось согласия между нами. Я ведь нисколько не изменился, да?

- Конечно, господин, почему бы вам меняться? Если что-то не так, то не из-за вас, а из-за меня, я прошу вас простить меня за это.

- Я прощаю вас, - сказал он, возвышаясь горой над ее паланкином, остро осознавая, что все смотрят на них, в том числе Анджин-сан и Оми. Она была необыкновенно прелестна, с высоко подобранными волосами, опущенные глаза казались такими покорными, а для него все-таки наполненными черным льдом, который всегда вызывал в нем ярость, слепое бессильное бешенство, зовущее его убивать, кричать, уродовать, бить, вообще вести себя так, как никогда не должен вести себя самурай.

- Я снял Чайный Домик на сегодняшний вечер, - сказал он ей, - на вечер после ужина. Нам приказано сегодня ужинать с господином Торанагой. Я был бы польщен, если бы вы были моей гостьей после ужина.

- Это я буду польщена, - она поклонилась и ждала с так же опущенными глазами, а он хотел сбить ее на землю смертельным ударом, потом уйти и вонзить нож себе в живот крест накрест, чтобы эта боль сняла мучения с его души.

Он заметил, что она с пониманием посмотрела на него.

- Что-нибудь еще, господин? - спросила она заботливо. Пот бежал у него по спине и бедрам, кимоно потемнело, грудь и голова болели:

- Вы... вы останетесь в гостинице сегодня вечером.

После этого он оставил Марико и отправился сделать подробные распоряжения относительно всего обоза. Как можно скорее он передал свои обязанности Наге и с притворной суровостью быстро зашагал вниз по берегу реки, пока не остался один, и бросился голый в поток, пренебрегая опасностью, и боролся с течением до тех пор, пока голова не прояснилась, а донимавшая его боль не покинула измученное тело.

Приходя в себя, Бунтаро полежал на песке. Теперь, когда она приняла его приглашение, он должен был действовать. Времени было мало. Он собрался с силами и пошел обратно к черному ходу, который вел в сад, и постоял там некоторое время, обдумывая свой план. Он хотел, чтобы сегодня вечером все было идеальным. Очевидно, что дом был несовершенен, как и сад, - грубое провинциальное подобие настоящего Чайного Домика. "Ничего, - подумал он, полностью поглощенный теперь своей задачей, - все будет хорошо. Ночь спрячет многие недостатки, а фонари создадут недостающую форму".

Слуги уже принесли вещи, которые он заказал заранее - татами, глиняные масляные лампы, и чистили посуду - все самое лучшее в Ёкосе, все совершенно новое, но скромное, ненавязчиво приличное, без претензий.

Он скинул кимоно, положил мечи и начал убираться. Сначала небольшая приемная комната и кухня с верандой. Потом извилистая тропинка и камни мостовой, которые были уложены во мху, и наконец камни и окружающий их сад. Он тер, мел веником и щетками до тех пор, пока все не стало безукоризненно чистым, без единого пятнышка, захваченный смирением ручного труда, которое является началом тя-но-ю, где хозяин должен довести все до полного совершенства. Первым требованием была абсолютная чистота.

К сумеркам он закончил основные приготовления. Потом тщательно вымылся, выдержал ужин и пение у Торанаги и как можно скорее переоделся в более темное платье и поспешил в сад, заперев ворота. Прежде всего он поменял фитили в масляных лампах. Потом тщательно увлажнил камни мостовой и обрызгал водой деревья, чтобы они отсвечивали в разных местах, пока маленький сад не стал сказочной страной, с росинками, танцующими под теплым летним бризом. Бунтаро поменял местами несколько светильников и, наконец, удовлетворившись, отпер ворота и пошел в прихожую. Тщательно выбранные кусочки древесного угля, аккуратно уложенные в пирамиду, горели на белом песке так, как и было задумано. Цветы в токонома казались подобранными совершенно правильно. Он еще раз вымыл уже безупречно чистую посуду. Чайник завел свою песню, и он обрадовался этому звуку, который ему удалось довести до совершенства, тщательно расположив на дне несколько кусочков железа.