Ник Хорнби - Слэм

— Алисия! — позвала ее мама.

— Не отвечай, — прошептала Алисия.

— Алисия! Ты наверху?

— Она пришла полчаса назад, и не одна, — раздался голос ее папы. Оказывается, он все время был дома — может, ванну принимал, может, читал у себя в комнате.

Алисия вышла из спальни, а я следом за ней.

— Мы здесь, — громко сказала она.

— Кто мы? — приветливо спросила мама. А потом, уже не так ласково, заметив нас, спускающихся по лестнице, добавила: — О, Сэм! Привет.

Мы уселись за кухонный стол. Он был весь заставлен — чай, молоко, сахар, бисквиты, что сразу вызвало у меня подозрения: не ждут ли они чего недоброго? И вся эта сервировка, все это гостеприимство — просто попытка хоть на чуть-чуть затянуть прежнюю жизнь. Чем дольше оттягивается момент признания в том, чего ты не хочешь слышать, тем лучше. А заподозрить недоброе нетрудно, и нетрудно догадаться, о чем именно пойдет речь. Мы с Алисией расстались, и не вчера, так что вряд ли мы собираемся сказать им, что хотим пожениться. Что мы где-то уже тайно поженились — тоже сомнительно, ведь Алисия никуда из дома не исчезала. Что же остается?

— Ну и что же вы хотели сказать? — спросил папа Алисии.

Алисия посмотрела на меня. Я прочистил горло. Никто ничего не говорил.

— Я жду ребенка, — наконец-то произнес я.

Думаю, и так понятно, что я не собирался произнести что-то забавное. Так просто вылетело по-нелепому. Скорее всего потому, что Алисия прочитала мне краткую лекцию о том, что всегда надо говорить «мы». Я воспринял это слишком буквально. Я знал, ребенок не только ее, но излишне перестарался, и получилось, что он исключительно мой.

Но какова бы ни была причина, начать хуже мы не могли. Потому-то Алисия в ответ фыркнула, пытаясь подавить смех. Я сказал глупость, потому что нервничал, и Алисия чуть не рассмеялась, потому что нервничала, но ее папа не принял нашу нервозность в расчет. Он просто рассвирепел.

— Думаете, это смешно?! — заорал он.

Я сразу понял, что они обо всем догадывались. В фильмах люди затихают, когда слышат плохие новости, или повторяют последние слова. Так вот, знаете, — «...ребенка?» Однако он повел себя иначе. Он заорал. Зато мама Алисии не кричала. Она разрыдалась и уткнулась лицом в стол, закрыв голову руками.

— И мы сохраним его, — сказала Алисия. — Я не хочу избавляться от ребенка.

— Не говори глупостей! — возмутился ее папа. — Ты не сможешь заботиться о ребенке в твоем возрасте. Оба вы не сможете!

— Куча девчонок моего возраста справляются, — парировала Алисия.

— Не такие, как ты! — отозвался ее папа. — Обычно у них побольше ума.

— Ты нас ненавидишь? — спросила ее мама. — В этом все дело?

— Мама, ты знаешь, что я тебя не ненавижу, — ответила Алисия.

— Я поговорю с ним, — сказала ее мама. Я взглянул на нее, и она добавила: — Да. С тобой!

Я просто кивнул. А что еще мне оставалось делать?

— Потому что тогда он не сбежит, правда?

Я, честно говоря, не понял, о чем это она.

— Что вы хотите этим сказать? — спросил я.

— А что ты хочешь сказать?! — взвизгнула она кретинским голосом, который, я предполагаю, должен был продемонстрировать мне, что я не в себе.

— Он тут ни при чем, — вмешалась Алисия, прежде чем ее родители успели слово вымолвить, и пояснила: — Ну, то есть при чем конечно. Но оставить ребенка — это мое решение. Сэм, я думаю, этого не жаждет. И потом, я уже ушла от него. А он не хочет быть со мной.

— Как это получилось? — спросила ее мама. — Я допускала, что вы занимаетесь сексом, однако не думала, что вы такие неразумные и не предохраняетесь.

— Мы предохранялись, — ответила Алисия.

— Ну и как же это случилось?

— Мы не знаем.

Я-то знал, но не хотел вдаваться в подробности, как тогда не вовремя... Какая теперь разница?!

— И отчего же ты решила, что хочешь иметь ребенка? Ты и за рыбкой в аквариуме ухаживать не смогла.

— Это было много лет назад.

— Да. Три года тому. Ты тогда была ребенком, ты и теперь ребенок. Господи! Я поверить не могу, что мы ведем этот разговор.

— А что случилось с рыбкой? — спросил я.

Мне никто не ответил. Это был дурацкий вопрос. С рыбкой случилось то же, что с моей рыбкой и со всеми домашними рыбками. Их не продали, не усыновили, правда? Их жизнь закончилась в унитазе.

— А твоя мама, Сэм? Что она думает?

— Она еще не знает.

— Замечательно. Давайте пойдем и скажем ей. Все вместе.

— Это не дело, мама, — возразила Алисия.

Я тоже считал, что это не верно, но о причинах, по которым это неправильно, в данный момент я думать не мог.

— И почему же это «не дело»? — спросила мама Алисии. Она произнесла это в той же кретинской манере, давая понять, что Алисия — неразумная маленькая девочка.

— Потому что мы могли бы рассказать ей об этом и без вашего присутствия. Вам же мы рассказываем не при ней.

— Можно спросить тебя кое о чем, Сэм? — вдруг произнес папа Алисии, долго молчавший.

— Да. Конечно.

— Твоя мама была тогда у нас в гостях, когда вы познакомились с Алисией. Она очень милая, правда?

— Не знаю. Наверно.

— Молодая и милая.

— Да.

— Сколько ей лет?

— Ей... Ну да, тридцать два.

— Тридцать два. То есть когда ты родился, ей было шестнадцать.

Я ничего не ответил.

— Господи боже мой! — воскликнул он. — Люди вроде вас вообще чему-нибудь учатся в этой жизни?

В конце концов ее родители пошли с нами. Они молчали; после того как мама Алисии обругала мужа за то, что он сказал, и он извинился. Но я знал, что не забуду его слов: «люди вроде вас». Какие это люди? Люди, которые заводят детей в шестнадцать лет? Это была моя идея — идти всем вместе. Я боялся не того, что моя мама что-то с нами сделает, а того, что мне ее будет жалко. Из всего, что могло бы случиться скверного, именно этого она опасалась сильнее всего. Было бы лучше, размышлял я, если бы она тревожилась, что меня подсадят на иглу и я появлюсь перед ней со шприцем в руках. По крайней мере, это можно поправить. Было бы лучше, если бы она волновалась, что мне отрубят голову и что я появлюсь перед ней со своей головой в руках. По крайней мере, я мертвый. Потому я надеялся, что когда мы вчетвером покажемся в дверях, она не выкажет своих чувств — по крайней мере, пока они не уйдут. Короче. Я мог успокаивать себя только одним образом: уехал в Гастингс — на день отсрочил беду. Если мама и папа Алисии предстанут перед моей мамой и объявят, что их дочь беременна, я выиграю часок. Я не мог вынести мыслей о неизбежном будущем и потому старался скрасить хотя бы ближайшие двадцать минут.

Я сказал маме, что после школы у меня дела, так что не представлял, дома ли она. Я говорил, что зайду на чай к приятелю и буду дома около восьми. Зная, что я не приду сразу после школы, она могла остаться с кем-нибудь посидеть в кафе после работы или зайти к кому-либо в гости. Я предупредил их, но родители Алисии ответили, что ситуация серьезная и что, если ее нет дома, они ее подождут.