Ник Хорнби - Слэм

— Того и другого понемножку, думаю, — ответил я.

— Главное, это не должно разрушить твою жизнь, — сказала мама.

— Твою я же разрушил.

— На время.

— Да. Когда я доживу до твоего возраста, все у меня будет замечательно.

— Угу.

— А потом уже мой ребенок родит своего ребенка.

— И я буду прабабушкой. В сорок восемь лет!

Мы отпускали шуточки по поводу друг друга, но звучали они невесело.

— Как ты считаешь — она передумает рожать?

— Не знаю. Вряд ли.

— Но школу ты не бросишь?

— Не хотелось бы. Ну, так или иначе, до ноября она не родит. Экзамены я сдать, по крайней мере, успею.

— А что потом?

— Не представляю.

Я не тратил время на обдумывание, что буду делать по жизни. Я мечтал о колледже — это да. А Алисия вообще не размышляла над своим будущим, насколько я знаю. Может, это был ее секрет. Вероятно, люди с путной карьерой... они не залетают, и от них не залетают. Видимо, никто из нас — ни я, ни Алисия, ни папа с мамой — не мечтал о будущем по-настоящему. Если бы Тони Блэр в моем возрасте знал, что хочет стать премьер-министром — держу пари, — он бы аккуратнее обращался с презервативами.

— Твой папа был прав, так?

— Да, — ответил я. Я знал, о чем она, — о разговоре, который случился у консультанта Консуэлы.

— Поэтому ты и уехал в Гастингс?

— Да. Я хотел поселиться там и никогда не возвращаться.

— В конце концов ты поступил правильно.

— Наверно.

— Хочешь, чтобы я ему сказала?

— Папе? А ты скажешь?

— Да. Но за тобой будет должок.

— Хорошо.

Я не считал, что за мной останется должок. Все равно отплатить его я никогда бы не смог. А этот последний утонет в море моих долгов, о которых она сама уже ничего не припомнит.

Вот кое-что из случившегося за следующие две недели:

1) Мама все рассказала папе, и он расхохотался. В самом деле. Хорошо, что это было не первое, что он сделал. Сначала он обозвал меня несколькими словечками, но вы бы сказали, что он совершил это только потому, что знал, чего от него ожидают. А отсмеявшись, он спросил: «Вот черт, мой внук увидит, как я играю в Воскресной лиге?» И я ответил: «Ну, это первое, что мы с Алисией сказали друг другу». Поскольку это был мой папа, то, может, он всерьез это и воспринял.

«Я сейчас собираюсь как следует заняться своим здоровьем, — сказал он. — Так что — какое там смотреть! Мы с ним вместе сыграем! Двоим в нашей команде по пятьдесят. А недавно мы взяли хорошего вратаря, так ему всего пятнадцать. Мне будет сорок девять, когда ему будет пятнадцать. Но ему придется переехать в Барнет. И выпить в «Голове королевы».

Все это достаточно глупо, но лучше, чем попреки. И он уверил нас, что поможет, если понадобится помощь.

2) В школе все стало известно. Я был в туалете, когда один парень подошел ко мне и спросил, правда ли это, я в ответ сделал глупое лицо, пытаясь придумать достойный ответ, и в конце концов сказал: «Не знаю».

А он: «Ну, ты выясни, потому что она всем разбалтывает. Мой кореш встречается с девчонкой из ее школы — там все в курсе».

А когда я спросил Алисию, правда ли, что она со всеми поделилась новостью, она ответила, что рассказала только одной девчонке и что просила, чтобы та молчала как рыба. Ну, неважно: если знает один человек — знают все. Поэтому я, придя домой, сообщил об этом маме, тогда она позвонила в школу, и мы отправились туда побеседовать. Если меня попросят одним словом охарактеризовать реакцию директора и учителей, я бы сказал так: «интересно». Или даже «взволнованы». До маминого посещения ко мне никто из учителей не приставал, вероятно, они полагали, что это не их дело. Так или иначе, оказалось, что в школе есть специальная стратегическая программа для случаев подростковой беременности, но раньше им никогда не приходилось применять ее на практике. Так что они были на самом деле рады. Суть программы заключалась в том, чтобы убеждать меня по-прежнему ходить в школу, если хочу, интересоваться, хватает ли мне денег, а потом просить меня заполнить анкету: стал ли я счастливее благодаря их стратегии.

3) Мы с Алисией сходили в больницу на ультразвук. Процедура заключалась в том, что врачи посмотрят на ребенка как на рентгене и скажут вам, что все в порядке (если вам повезет). Нам объявили, что у нас все нормально. И еще нас спросили, хотим ли мы знать пол ребенка, на что я сказал «нет», а Алисия — «да». Затем они — я не знаю, откуда они это взяли, — сообщили нам, что у нас будет мальчик. Я не особенно удивился.

4) Мы с Алисией поцеловались по пути от врача.

Я думаю, что это в каком-то смысле главная из новостей. Я имею в виду, что все перечисленное важно. Если бы год назад мне сказали, что учителя в школе будут беспокоиться о том, что я кого-то обрюхатил, я бы заявил, что в одной этой фразе сразу десять важнейших известий. Я бы сказал, что это как одно из тех сообщений по телику: «А теперь, экстренный выпуск новостей...» Но сейчас это не так важно. Вот то, что мы поцеловались с Алисией, — это сенсация. Точнее, это старая новость, потому что существовало время, когда это не было новостью. (А до этого — момент, когда это случилось в первый раз.) В общем, понимаете, что я хочу сказать. Все пошло сызнова. И по-хорошему. Если у вас с кем-то намечается ребенок, лучше целоваться, чем ругаться.

С Алисией все стало теперь по-другому. Все изменилось, когда она тогда заступилась за нас с мамой. Я понял, что она больше не скверная девица, которая хочет разрушить мою жизнь. Я даже не представлял, что думаю так про нее, пока она не заступилась за нас перед своим отцом, потому что в этот момент она будто вышла из тени, и я будто увидел: она не чудовище! Это наш обоюдный грех. Может, я даже больше виноват! (Много месяцев спустя кто-то рассказал мне о какой-то «утренней таблетке», которую можно заглотить, если не уверен в своих презервативах. Так признайся я в тот вечер, что кое-что наполовину произошло, не случилось бы ничего. Если так — это уж на сто пятьдесят процентов моя вина и на двадцать процентов ее.) А еще — Алисия была по-прежнему красивой. К тому же выглядела такой болезненной, что мне захотелось получше за ней присматривать. И потом, все это напоминало какую-то пьесу, и я не мог представить себе, как это — проводить время с людьми, которые не были задействованы со мной на сцене.

Когда мы шли из больницы, Алисия взяла меня за руку, и я обрадовался. Не то чтобы я снова был в нее влюблен и все такое. Но это так странно, видеть, как твой ребенок в другом человеке, и это надо, ну, как бы это сказать, отпраздновать. Однако способов отмечать это не так много, когда идешь домой из больницы по улице, а взяться за руки — это был прием хоть как-то почувствовать, что этот момент особенный.

— Ты в порядке? — спросила она.