Элизабет Арним - Колдовской апрель

На этот раз они не могли сдержать восклицаний. Воскликнула даже миссис Арбатнот, хотя и издала только краткое «О!»

Восклицание миссис Уилкинс было намного цветистее:

– Ну надо же! Словно кусок хлеба изо рта вырвали!

– Здравствуйте, – сказала миссис Фишер. – Простите, что не встаю, это все из-за трости, – и она протянула им через стол руку.

Они подошли и по очереди ее пожали.

– Мы не знали, что вы здесь, – сказала миссис Арбатнот.

– Да, – ответила вернувшаяся к трапезе миссис Фишер. – Да, я здесь.

И с достоинством срезала с яйца верхушку.

– Какое разочарование! – воскликнула миссис Уилкинс. – А мы-то собирались устроить вам грандиозную встречу.

Миссис Фишер коротко глянула на нее – ну конечно, это та самая, которая еще на Принс-оф-Уэйлс-террас утверждала, что видела Китса. С ней следует быть осторожнее, лучше с самого начала поставить ее на место.

Поэтому она проигнорировала миссис Уилкинс и, с непроницаемым видом глядя вниз, на яйцо, произнесла:

– Я приехала вчера, вместе с леди Каролиной.

– Вот ведь ужас! – сказала миссис Уилкинс, не поняв, что ее игнорируют. – Теперь ничего ни для кого не надо готовить. Я расстроена. Словно у меня изо рта выхватили кусочек хлеба как раз в тот момент, когда я вознамерилась его проглотить.

– Присядете? – спросила миссис Фишер у миссис Арбатнот – она намеренно обращалась исключительно к миссис Арбатнот, поскольку сочла сравнение себя с хлебом весьма неподходящим.

– О, благодарю… – неожиданно для самой себя миссис Арбатнот села подле миссис Фишер.

На столе стояли еще только два прибора, по обе стороны от миссис Фишер. Так что она села с одной стороны, миссис Уилкинс – с другой, напротив нее.

Миссис Фишер восседала во главе стола, и именно рядом с нею располагались и кофейник, и чайник. Конечно, они все поровну разделили плату за Сан-Сальваторе, но ведь именно они с Лотти, мелькнуло у миссис Арбатнот, нашли это место и проделали всю работу, чтобы его снять, и это они решили взять с собой миссис Фишер. Без них она здесь ни за что бы не оказалась. Так что с моральной точки зрения миссис Фишер считалась гостьей. Да, официально здесь хозяйки не было, но если бы была, то не миссис Фишер и не леди Каролина, а либо она, либо Лотти. Усаживаясь, миссис Арбатнот не могла не думать об этом, а миссис Фишер, взмахнув рукою, которую когда-то пожимал Рескин [9] Джон Рескин (1819–1900) – английский писатель, художник, теоретик искусства, литературный критик и поэт. , в сторону стоящих перед ней сосудов, осведомилась: «Чай или кофе?» Мысли миссис Арбатнот лишь окрепли, когда миссис Фишер ударила в стоявший рядом с нею небольшой гонг с таким видом, будто ударяла в этот гонг и сиживала за этим столом с самого детства. Она обратилась к представшей перед ней Франческе слогом Данте и попросила принести еще молока. Миссис Арбатнот подумала, что миссис Фишер ведет себя как владелица замка, и, если б она не была в таком чудесном расположении духа, то, возможно, обратила бы на это ее внимание.

Миссис Уилкинс тоже это заметила, и это натолкнуло ее беспорядочный ум на мысли о кукушках. Несомненно, если б она была в том же нервном состоянии, как при первой встрече с миссис Фишер, она бы от нервов и смущения тут же бессвязно и пространно залопотала что-нибудь о кукушках. Но ощущение счастья смыло все ее страхи, она была очень сдержанна, она могла управлять своими речами, ей не надо было в ужасе слушать самое себя, неспособную остановиться; она была совершенно спокойна и естественна. Разочарование от невозможности подготовить встречу для миссис Фишер тоже мгновенно испарилось, потому что в раю невозможно быть разочарованной. Не возражала она и против того, что миссис Фишер ведет себя как хозяйка. Какая разница? В раю не возражают. Поэтому они с миссис Арбатнот согласно сели по обеим сторонам от миссис Фишер (в других обстоятельствах вряд ли они сделали бы это так охотно), а солнце заливало столовую через два выходящих на бухту окна, и сквозь распахнутые двери был виден сад, полный чудесных цветов, в особенности фрезий.

Тонкий и изысканный аромат фрезий, вливаясь в комнату, вился вокруг трепетавших ноздрей миссис Уилкинс. В Лондоне фрезии были ей недоступны. Иногда она заходила в цветочный магазин и осведомлялась о цене, просто ради того, чтобы понюхать букет: она прекрасно понимала, что это просто грабеж– целый шиллинг за три цветочка. Здесь же они были повсюду, рвались из земли на каждом углу, ковром покрывали почву под розовыми кустами. Даже представить невозможно – набирай себе фрезий, сколько хочешь, комната залита солнцем, а ты в летнем платье, и еще только первое апреля!

– Полагаю, вы уже поняли, что мы очутились в раю, не так ли? – ангельски улыбнулась она миссис Фишер.

«А они значительно моложе, чем я думала, и далеко не такие простушки», – подумала миссис Фишер. И вспомнила, как еще на Принс-оф-Уэйлс-террас, хотя и решила не обращать внимания на экзальтированность миссис Уилкинс, все же подметила их быстрый и взволнованный отказ предоставить или получить рекомендации.

Но ничто не могло на нее повлиять, ничто и никто. Она слишком прочно обросла респектабельностью. У нее за спиной выстроились обладатели трех громких имен, на которых она ссылалась в разговоре о рекомендациях, и при необходимости ради поддержки и одобрения она могла привести еще целый список. Даже если эти молодые женщины – а у нее не было никаких оснований верить на слово, что та, в саду, на самом деле леди Каролина Дестер – даже если эти молодые женщины окажутся теми, кого Браунинг называл – ах, как хорошо она помнит эту его забавную и восхитительную манеру говорить! – «ночными бабочками», что вполне возможно, то какое это имеет отношение к ней? Пусть себе летают по ночам, если им угодно. В шестьдесят пять лет об этом и о многом другом уже можно не беспокоиться. Во всяком случае, терпеть их придется всего лишь четыре недели, потом она их больше никогда не увидит. А пока что здесь полно мест, где она может сидеть от них подальше и предаваться воспоминаниям. К тому же здесь у нее имелась собственная гостиная, очаровательная, с мебелью медового цвета и картинами, с видом на море в сторону Генуи, с дверью, выходившей на крепостную стену. В доме было две гостиных, и она объяснила этой хорошенькой леди Каролине – определенно хорошенькое создание, Теннисон с удовольствием прогулялся бы с ней по известняковым холмам – вознамерившейся было захватить себе медовую гостиную, что ей необходимо иметь собственное убежище, из-за трости, вы понимаете.

– Неужели кому-то будет приятно смотреть на хромую старую женщину? – сказала она леди Каролине. – Лучше уж я буду проводить время в одиночестве здесь или в садике на этой удобной стене.